Шамиль Ракипов - Звездные ночи

Дальше мы шли молча. Я не хотела спорить с Лейлой, подумала: «Если тогда, в июне 1942 года, командование выбрало для первых полетов слабоохраняемые цели, осуждать его за это нельзя, но таких целей, по-видимому, в прифронтовой полосе просто не было»…

Лежа в постели, я задумалась над словами Бершанской о летчиках-истребителях: «Все погибли». Конечно, им намного труднее было, чем нам. Против них не только зенитные батареи, но и «мессеры». Словом, превосходящие по количеству силы. Тут никакая выучка, смелость не помогут…

В первых двух боевых вылетах у меня были сравнительно безопасные задания. Бершанская все продумала. Потому, видимо, долго не выпускала меня, чтобы я получше освоилась в эскадрилье — «это самое главное». Напрасно я на нее обижалась. Она сделала все, чтобы я не сгорела, как ночная бабочка, в пламени костра.

Когда бомбили станцию, прямо по курсу я увидела фонтан трассирующих пуль. Самолет летел в лучах трех прожекторов. «Ничего страшного, ничего страшного», повторяла я про себя, сознавая, что сейчас пулеметные очереди прошьют самолет от пропеллера до хвоста. И вдруг фонтан исчез. Наши бомбы пошли на цель, взорвалась цистерна с горючим, да так, что нас подбросило. Я развернула самолет. Но что это: нас уже не обстреливают, лишь один прожектор будто прилип к нам. Видимо, немцам не верилось, что самолет цел и невредим, ждали, когда загорится, грохнется. «Кто-то из девушек подстраховал, сбросил бомбы на пулемет», — подумала я тогда, в воздухе. Приземлившись на своем аэродроме, никого ни о чем не расспрашивала, никто и мне нечего не сказал. Обычно после первых же стартов очередность нарушается: кто за кем летит, определить невозможно, бортовые номера не видны, да и некогда их разглядывать. Но во всех случаях любой экипаж придет на выручку другому, когда это необходимо. В ту ночь и мы сбросили бомбы на огневую точку, на прожекторы.

В том, что полк стал гвардейским, нет никакой моей заслуги. Стремлюсь доказать, что я достойный член этой дружной героической семьи.

В ту ночь я так и не заснула, все думала, думала…

На другой день мы с воодушевлением разучили свой собственный, полковой «Гвардейский марш». Слова написала Наташа Меклин, музыку сочинили сами, на ходу:

Полк пикирующих бомбардировщиков, которым командовала Раскова, тоже стал гвардейским, ему было присвоено ее имя. Он прошел боевой путь от Волги до Восточной Пруссии — 125-й гвардейский бомбардировочный Борисовский имени Героя Советского Союза Марины Михайловны Расковой полк.

Что-то изменилось в нас после того, как мы стали гвардейцами. Повзрослели, что ли. А может, возросло чувство ответственности. Даже внешне девушки стали чуть-чуть другими. В осанке, во всем облике появилось что-то неуловимо новое — изящное, мужественное. И никакой заносчивости. Немцы, естественно, стали ненавидеть нас еще больше. И еще больше бояться. А я слова своего первого штурмана «Ничего страшного!» пронесла через всю стою жизнь.

Нам разрешили отращивать косы! И еще одно приятное событие: сняли мерки — сошьют новые шинели!

Вскоре их привез пожилой, расторопный старшина с бравыми, похожими на пропеллер, усами. Девушки в глаза называли его дядечкой, а за глаза старикашкой. Он пытался заигрывать с ними, но получил оплеуху, и усы его сразу потеряли бравый вид.

— Рученьки у вас тяжелые, — проворчал он, потирая щеку.

— Гвардейские!..

Стали примеривать новые шинели: шум, гам, как на ярмарке. И вдруг — негодующий голос Наташи Меклин:

— Девочки! — ее красивые карие глаза, похожие на спелые вишни, полны праведного гнева. — Моя шинель застегивается на правую сторону… Да все шинели — «правые»…

Не успели по-настоящему возмутиться — приказ построиться у КП, надеть новые шинели. Построились. Вышла Бершанская. На ней старая шинель. Рядом семенит «старикашка». Хмуро оглядев строй, Евдокия Давыдовна строго спросила: