Борис Полевой - Эти четыре года. Из записок военного корреспондента. Т. I.

Ну что же, здорово. Не зря старался.

…Вечером позвонил порученец члена Военного совета, неопределенного возраста капитан по фамилии Юношев. Шепотом, точно это могло обеспечить сохранение тайны, он сказал, что решением Военного совета «за активное участие в боях и отвагу, проявленную при освобождении города Калинина», меня наградили орденом Красной Звезды.

— Завтра командующий будет вручать награды отличившимся в борьбе за Калинин военным и штатским лицам. Вручат и вам, готовьтесь.

Признаюсь, известие это я принял не без сомнения. Розыгрыши, и иногда самые жестокие, процветают в журналистской среде. Но Юношев, как мне кажется, человек, вообще лишенный умения улыбаться. На всякий случай об этом известии я никому из коллег не сказал. Мало ли что… Береженого бог бережет.

Однако сообщение подтвердилось. На следующий день утром адъютант генерала Конева, майор Соломахин, поздравил меня с Днем Красной Армии и передал приказание в двенадцать ноль-ноль прибыть в штаб-квартиру командующего фронтом в полной форме. Полная форма! Это хорошо сказать! Валенки, ватные штаны, гимнастерка с сопревшим воротничком. Больше у меня ничего нет. Но, как говорится, с миру по нитке — голому рубашка. Коллеги пришли на помощь. Евнович снял с себя новехонькую скрипучую портупею, корреспондент «Красной звезды» одолжил щегольские хромовые сапоги. Подшили свежий подворотничок. Напутствовали в шутку и всерьез.

— Вы там от переживаний язык не проглотите.

— Получив награду, надо стать по стойке «смирно» и четко произнести: «Служу Советскому Союзу», — поучал наш архистратиг из «Красной звезды».

Порадовало меня, что среди прибывших получать награды было много знакомых, в том числе и мой друг майор Николаев, тоже награжденный звездочкой. От него я узнал, что в этот же день в другом месте Вера получает орден Красного Знамени.

— Ну теперь-то землячки́ оставят ее в покое.

— Им этого не придется делать. Она готовится к новому заданию.

— Вместе с ним?

Майор кивнул. Спрашивать, к какому заданию и куда, было бы и бесполезно и бестактно…

Награды вручил сам командующий. Передавая коробочку с орденом, крепко тряхнул руку. В ответ на поздравление я так рубанул: «Служу Советскому Союзу», что он удивленно глянул на меня.

Ну а вечером изба наша просто трещала от переполнивших ее друзей. Чтобы по обычаю обмыть награду, мы по общему согласию слили наше трехдневное водочное довольствие в хозяйский самовар. Гости — майор Николаев, подполковник Зусманович — добавили туда свое подношение из фляг. Получилось весьма прилично. А на закуску был вывален на стол целый котел вареной картошки, выставлена миска с солеными груздями и тазик с огурцами, выменянными Петровичем у хозяев на пару моего теплого белья. Был и лук, нарезанный кружочками. И пайковая селедка, замоченная в молоке и приготовленная «по способу Петровича».

Роскошнейшая еда, которой могли бы позавидовать и маршалы Советского Союза. По фронтовому обычаю орден, «чтобы он не облупился», положили на дно большой кружки, и каждый отпил из нее, сколько мог за один глоток. Ну а потом начались тосты, и все, конечно, перелилось в песни.

Пели старые волжские, пели новые комсомольские. Но с особым энтузиазмом исполнялись военкоровские, неведомо кем сочиненные, неведомо кем снабженные музыкой, нигде не опубликованные и неизвестно какими путями разошедшиеся по фронтам.

С особым старанием спели элегическую песенку, совсем недавно занесенную к нам, кажется, с Южного фронта:

Допев это, мы, старожилы фронта, невольно посмотрели на Дедова, присланного к нам взамен Леонида Лося. Посмотрели, вздохнули. Простодушный Дедов, ничего не подозревая, уплетал горячую картошку. Это был настоящий солдат, и грустные аналогии ему были чужды…

— Да, потери цех военных журналистов несет немалые, — после молчания проговорил Зусманович. — Если брать в процентном отношении к наличному составу, наверное, они даже выше, чем у разведчиков… Ведь так, Николаев?.. Давайте, други, выпьем за то, чтобы снизить этот процент.