Евгений Войскунский - Море и берег

Зеленый глаз потух. Береснев подтягивает одеяло к подбородку.

— У меня от твоих конфет, — говорит он, помолчав, — сплошная оскомина. Больше не носи.

— Я почему сказал? — продолжает Воронков, торопясь высказаться до конца. — Обида была у меня. Особенно, когда ты морлоком меня назвал…

Еще перед океанским походом вычитал Воронков про морлоков — паукообразных белесых людей, подземных жителей, порожденных уэллсовской мрачной фантазией.

— Ты всегда в трюме торчишь, — говорит Береснев, — вот мне и вспомнились морлоки… А вообще-то я обижать тебя не хотел.

Помолчали.

— Ну, ты иди, Воронков.

Но Воронков не уходит, моргает, разглядывая свои тяжелые квадратные ботинки.

— Витя, хочешь, я Озолиню скажу, что соврал про жену?..

— Не надо.

Опять долго молчат. Где-то в гавани вскрикнула лодочная сирена. В окно вползает густая вечерняя синь.

— Витя, а почему… ты почему ее бросил?

Береснев смотрит в окно. Белеют бинты. На твердых скулах — темные пятна. Не сразу отвечает:

— Сильно к буфету привязана. У них в доме дышать нечем. Накопители…

Сумрачный, задумчивый выходит Воронков из лазарета.

Вечером, после ужина, заходят в лазарет проведать Береснева командир с замполитом, штурман, еще кое-кто из команды. Позже всех приходит Озолинь. Принес газеты и письмо. Береснев подносит конверт к глазам и тут же, не читая, сует его под подушку.

Озолинь сидит рядом, прямой, непреклонный, глаза смотрят строго и чуть-чуть вопросительно.

— От жены, — говорит Береснев, угадав невысказанный вопрос.

— Что ж не читаешь?

— Не хочу.

У Озолиня на лбу собираются складочки.

— Ты хороший парень, Виктор, — говорит он негромко. — Отчаянный, правда. В тебе много живности.

— Живости, — поправляет Береснев.

— Да, — Озолинь кивает. — Но все равно мы будем тебя разбирать на бюро.

«Лиля!

У меня было время еще раз подумать обо всем. Про чувства я писать не умею, да и не надо. Ты хорошо знаешь, что я ушел не вследствие чувства, а по абсолютно другой причине. Когда после техникума нас вместе назначили в экспедицию, ты знаешь, как я радовался. Но ты предпочла сидеть возле вашего буфета из красного дерева. Ты и меня пробовала отговорить, но я поехал. Потом меня оставили работать в том поселке. Сколько я тебя звал? Больше года. Ты не приехала жить и работать вместе. Папа-мама не пустили. Тогда я понял, что мы абсолютно разные. Ты дорожишь тем, что для меня абсолютно никакой цены не имеет. Теперь, как ты знаешь, я служу на флоте. Я решил остаться здесь на всю жизнь и подал заявление в военно-морское училище. Может быть, примут. Лиля, теперь решай: или ты приедешь ко мне насовсем, или оформим развод. Выбирай между мной и вашими буфетами. Все.

Лес подступил к пристани. Чуть ветер — и осенние листья рыжим дождем падают на новенькие пирсы, на бесчисленные штабеля бревен, кружат над пестрой от мазута водой.

Только что к пристани подошел крутобокий морской буксир, и лесное эхо гулко отозвалось на хрипловатый вскрик его гудка.

В числе сошедших с буксира пассажиров высокий лейтенант в новой черной шинели. У лейтенанта скуластое лицо, тупой короткий нос, над левым глазом розовеет широкий шрам. В руках по чемодану. Его спутница с любопытством оглядывается, глубоко вдыхает прохладный лесной смолистый воздух. Лейтенант что-то говорит ей, указывая на желтую дорогу, огибающую широкую бухту, потом опускает чемоданы на землю и быстро идет к грузовичку, стоящему возле приземистого склада. Под ногами шуршит золотая стружка.

Пожилой небритый шофер сидит на подножке кабины, покуривает.

— Чья машина? — спрашивает лейтенант.

— С судоремонтных мастерских, — нехотя говорит шофер, глядя на сверкающие пуговицы лейтенанта.

— К подплаву не подбросите?

— А я не хозяин. Мастера спросите.

— Где мастер?

Шофер кивает на распахнутую дверь склада. Лейтенант направляется к складу, но тут из двери выходит коротконогий человек в шапке и бушлате.

— Грузи, Алексей, — говорит он шоферу и недоуменно мигает белыми ресницами, потому что прямо на него идет лейтенант, широко расставив руки.

— Пашка, черт! — Лейтенант обнимает мастера, хлопает по плечу. — Ну и встреча!

— Постой… Береснев, никак? — Воронков, просияв, хватает лейтенанта за руку и уже не выпускает. — Ты зачем усы сбрил? А я, понимаешь, за присадочным материалом приехал. Для автогена…

— Сам ты присадочный материал! — смеется Береснев. — Да ты как сюда попал? Хотя, это же твои родные места… Ну, чего ты уставился?