Илья Маркин - Люди грозных лет

И Лужко теперь сомневался: сможет ли его батальон удержать позиции? Эти сомнения с каждым днем усиливались. Сегодня под вечер, еще раз обойдя всю оборону батальона и обдумав, что было известно о противнике, он обратился к командиру полка, настаивая на усилении батальона. Как он и ожидал, командир полка в помощи отказал и посоветовал еще раз подумать о лучшем использовании наличных сил и средств.

После разговора с командиром полка и особенно после того, как наблюдатели доложили о появлении в роще и в разбитом селе Веселом двадцати восьми танков противника, еще большие сомнения охватили Лужко. Любая пехотная атака для батальона была не страшна, но для борьбы с танками средств было слишком мало. Даже если пойдут в атаку те двадцать восемь танков, что обнаружили наблюдатели, оборона растянутого в ниточку батальона может быть прорвана.

Но Лужко никому не говорил о своих переживаниях и сомнениях. Всем своим видом он старался показать, что уверен в прочности своей обороны, что если и начнет противник наступление, то все равно ничего не добьется. Поступая так, он хотел не только вселить уверенность в своих подчиненных, но и самому почувствовать те внутренние силы, которых, как он знал по опыту прошлых боев, от него потребуется очень много. Именно поэтому он так яростно спорил с Чернояровым и, возвращаясь в свой батальон, старался думать не о том, что произойдет, когда прорвутся танки противника (это он уже много раз передумал), а о том, как батальон встретит вражескую атаку. Но жуткая темнота вокруг, все усиливающиеся дождь и ветер путали мысли, вызывали ощущение внутренней пустоты и бессилия, ежистым холодком сжимали сердце.

— Осторожно, ход сообщения, — предупредил он Бондаря и протиснулся в узкий проход дзота, руками нащупывая бревенчатые стены. В тесной землянке было сухо и тепло, но это не обрадовало Лужко.

— Кто здесь? — сердито крикнул он.

— Так точно, я, — раздался вялый, заспанный голос.

— Кто я?

— Красноармеец Круглов.

— Почему пропуск не спрашиваете?

— Я узнал вас, товарищ капитан, — неуверенно ответил Круглов.

— А где расчет, где командир?

— Здесь вот, рядом, в нише отдыхает.

— Поднять — и ко мне.

Едва не сбив Бондаря с ног, Круглов рванулся из дзота.

— Это ваши пулеметчики, товарищ Бондарь, — стараясь казаться спокойным, сказал Лужко, — завтра же утром разберитесь и накажите и Круглова и командира расчета. Дзот стоит почти на переднем крае, а он дремлет. Да что дремлет, спит! И вообще этот Круглов…

Услышав шорох пробиравшихся в дзот людей, он смолк.

— Товарищ капитан, сержант Сиверцев по вашему приказанию прибыл, — послышался молодой звонкий голос.

— Почему Круглов на посту спит? — строго спросил Лужко.

— Я не спал, товарищ капитан, — заговорил Круглов.

— Я не вас спрашиваю, а сержанта, — резко оборвал его Лужко.

— Я только что был, товарищ капитан, — ответил Сиверцев, — покурить вышел.

— У, раззява, всю жизнь из-за тебя страдаем, — услыхал Лужко яростный шепот наводчика Коновалова, и оттого, что прошептал так не сержант, а рядовой красноармеец, Лужко сразу успокоился.

— Товарищ Сиверцев, уведите расчет в укрытие, пока мы будем здесь, — приказал Лужко.

— А что, этот Круглов вообще плохой пулеметчик? — спросил Бондарь.

— Вялый человек, мрачный какой-то, нелюдимый. А впрочем, вы сами познакомитесь с ротой и людей узнаете. Вы были в тылу, расскажите, как там?

Слушая быстрый, стремительный говорок Бондаря, Лужко думал о Вере Полозовой и ее родителях. Теперь, когда Бондарь рассказывал, как городские жители едут в села за продуктами и там за бесценок меняют свои лучшие вещи, Лужко отчетливо представил, как Вера в деревне за корзину картошки или мешочек крупы меняет свои с таким трудом приобретенные часики и праздничные платья, как сама она ходит в поношенной одежде, в разбитых туфлях, как стоит в очередях, добывая продукты для семьи.

«Вот дурень, — мысленно упрекал он себя, — раньше додуматься не мог. Она там мучается, а я деньги коплю в полевом банке».

В самом начале войны, отправляясь на фронт, он, как и большинство офицеров, почти все свое жалованье перевел на аттестат родителям. Но раньше чем на маленькую железнодорожную станцию под Черкассами на Украине пришел его аттестат, туда ворвались немцы, и аттестат вернулся, а Лужко получил от успевшего эвакуироваться соседа письмо, что вся семья Лужко осталась на оккупированной территории.