Виктор Федотов - Протока

«Может, все-таки углубят опять протоку, — размышлял он. — Слухи ходят. Да и пора уж, совсем обмелела, берега будто выросли, чуть не на глазах поднимаются. Вот тогда, в сорок первом, такую легче было бы форсировать на перекате. Небось уж и впадину ту песком занесло, хоть и расчищали ее не раз после войны земснарядом».

Старик давно уже не уезжал из этих мест. Правда, демобилизовавшись после войны и вернувшись в свои Гнилуши, он еще лет двенадцать ходил с рыбаками на лов ставриды и скумбрии. То было удачливое, хорошее время, но, казалось ему теперь, слишком быстро оно прошло, как и все хорошее торопится унестись скоро и неприметно. Ведь только тогда мы начинаем познавать истинную цену времени, когда уже из отдаления глядим ему вслед… Но море и раны, полученные в войну, не позволили выходить больше на лов, принудили сойти на берег. И он стал зажигать бакены на протоке, указывать безопасную дорогу судам, спешившим к лиману и еще дальше к морю. Обозначать фарватер. Потом и вовсе вышел на отдых, не дождавшись пенсионного возраста, — война все шла следом. Даже когда он выращивал свой душистый табак, занимался потихоньку огородом и читал любимые и понятные ему, близкие книги о военных моряках, — она и при этом была всегда рядом…

Только однажды старик уезжал далеко от протоки. Было это лет пять назад. Ездил он тогда в Грузию, но не на веселые грузинские праздники, а на похороны близкого друга — Тимура Левадзе. И возвратился оттуда совсем поникшим и опустошенным. Они были одногодками, оба призывались на флот в тридцать шестом, почти четыре года вместе душа в душу прослужили на «морском охотнике», вместе тонули в лимане и спасались на шлюпке. Только эта протока и разлучила их. Сам вот он еще оставался жить, а Левадзе уже не стало. С такими горькими мыслями возвратился он тогда из Грузии. Разве могли быть мысли чернее этих?..

Они с Тимуром долго переписывались после того, как его тогда тяжело ранило возле протоки и он очутился в госпитале, в уральском далеком городе. Письма шли часто, много их было, теплых и по-флотски с перчинкой. Тимур умел писать такие и все звал его возвращаться после лечения в свой отряд «морских охотников», куда он сам вернулся с товарищами из завалишинского полка. В первом же письме Тимур сообщил, что Завалишин обещал обязательно представить их всех четверых моряков к наградам за геройские дела на протоке. Но наград они не получили и, Тимур считал, уже никогда не получат, потому как подполковник Завалишин погиб в тех же боях на Гнилой косе и, конечно, представления на них подать не успел.

Но Тимур Левадзе оказался не прав: в прошлом году старика неожиданно вызвали в военкомат, и военком торжественно вручил ему орден Красного Знамени. Ошеломленный старик ничего не понимал. «За что? Ведь тридцать пять лет минуло после войны… Не ошибка ли тут вкралась?» Но когда военком показал ему выписку из наградного листа, на котором стояли подписи командира полка Завалишина и комдива Серпухина, о котором он даже не слышал никогда, и значилось время — сентябрь сорок первого года, у старика задрожали руки, чуть не посыпались слезы. «Значит, успел подполковник Завалишин, успел, золотой человек…»

Вода в протоке текла и текла, густо меднея под закатными лучами низкого солнца. И будто бы с ней рядом текло и неумолимое время, текло и откатывалось в дальние дали все невозвратное прошлое… А катера все не было. Однако старик в мыслях не торопил его — все одно придет ко времени. Не спеша он выбил трубку, привычно огладил бороду и, улыбнувшись, легонько прикоснулся к ордену. Ему нравился орден Красного Знамени, как никакой другой. Еще в далеком детстве они, гнилушинские пацаны, с завороженным восторгом и мальчишеской завистью глядели на бывшего моряка дядю Ивана Артемьева из их села. Тот вернулся с таким орденом после гражданской войны и, помнится, носил его вместе с алым бантом. Носил в будни и праздники, во все церковные и обычные дни, не снимая.

Старик тоже не снимал с кителя свой орден, привык к нему за год, с ним было как бы надежнее продолжать жизнь. Он не одобрял тех людей, которые не носят своих наград, потому как настоящие боевые награды очень многое говорят о сущности человека, они наподобие пропуска в его военное прошлое. У него было много всяких медалей, боевых и, особенно, юбилейных, но среди них он особенно уважал и ценил одну — медаль Ушакова, потому как она означала прямую принадлежность к флоту и морю. Ею он был награжден за участие в десантной операции, в которой его ранило во второй раз… Но надевал он все эти медали только в День Победы, а вот орден был всегда при нем…