Илья Маркин - Курский перевал

Когда Алеша вошел в избу, Гаркуша в одной нижней рубашке сидел мрачный и, яростно орудуя иглой, подшивал к гимнастерке чистый подворотничок. Над ним, то вскидывая, то опуская изломанные брови, стоял Чалый и начальнически строго повторял:

— Подворотнички чтоб чистые были. Пуговицы все, как одна, на месте. И ни одной дырки на обмундировании.

Чалый отвернулся от Гаркуши и, взглянув на Алешины сапоги, отрывисто бросил:

— Вычистить, чтоб сверкали! Щетка и мазь вон там, около моего вещмешка.

— Бачилы? — когда Чалый вышел из хаты, кивнул Гаркуша Алеше и Ашоту. — Тоже мне начальство выискалось! Ну, будь бы сержант. А то ефрейторишко, такой же, як и я, солдат сермяжный.

— А командует! — Со злости он оборвал нитку, плюнул, рванул не полностью пришитый подворотничок, схватил новую нитку и, никак не попадая в игольное ушко, еще озлобленнее продолжал: — Ну, будь бы там моряк, або танкист, летчик, ну артиллерист на крайность. А то ж пехота лаптежная, а задается тоже!

Возможно, Гаркуша буйствовал бы еще не один час, но в избу вместе с Чалым вошел Козырев и, окинув всех взглядом добрых глаз, весело спросил:

— Как, хлопцы, спалось на новом месте?

— Як у той тещи, що зятька любимого принимав! — так же весело ответил вдруг преобразившийся Гаркуша. — Нам бы вареников чугунок та кусок кабанчика килограммчиков на пять!

— Как это говорят украинцы: «Був бы я царь, ее бы сало з салом и спал на мягком сене», — рассмеялся Козырев.

— Ни! Зовсим не так, — буйно встряхивая головой, возразил Гаркуша. — «Був бы я царь, ее бы галушки та вареники, запивал горилкой та валявся б на перине, як тот вельможа, що проспав усе царство небесное».

— И в грязных подворотничках ходил, — едко вставил Чалый.

— Та яки же пидворотнички у вельможи?! — ничуть не смутился Гаркуша. — Це ж тильки нам, бедолагам солдатам, придумали пидворотнички. А вельможи шарфами пуховыми шеи заматывали. Та не простыми, а лебяжьими, из-под пуза белых лебедив. О це як!

Строгое, полное напыщенной серьезности лицо Гаркуши, его ставшие совсем наивными желтоватые глаза и особенно смесь русского и украинского говора были так комичны, что только присутствие Козырева удерживало Алешу и Ашота от смеха. Даже все время суровый Чалый не выдержал командирского тона и улыбнулся не то укоризненно, не то одобряюще.

— Ну ладно, пух так пух, лебяжий так лебяжий, — давясь от смеха, сказал Козырев. — Кончайте сборы и на завтрак!

Когда Алеша вышел из сарая, приспособленного под столовую, к нему подошел белобрысый парень с веснушчатым лицом и, весело улыбаясь, протянул ему руку.

— Тамаев, кажется, да? Будем знакомы. Комсорг роты Васильков Саша. Как настроение? Конечно, вначале, когда еще никого не знаешь, неловко как-то, диковато, а потом привыкаешь. Ты родом-то откуда?

— Из-под Серпухова.

— Да мы же земляки! А я москвич! Так вот, Алеша, положение у нас вот какое: с тобой вместе нас, комсомольцев, девять человек. Собрание послезавтра. С докладом выступит сам командир роты. Ну, а тебе, я думаю, придется быть агитатором или помощником агитатора, так что готовься. А главное — не теряйся, чувствуй себя на высоте. На нас, комсомольцев, все смотрят. Так что — кровь из носу, но не отставать и другим пример показывать! В случае чего приходи в любое время. Я в третьем взводе, во втором расчете. Ну, бывай!..

Утреннее солнце мягко золотило позеленевшие от старости соломенные крыши маленьких, когда-то белых домиков. Из почернелых труб над крышами безмятежно курились дымки. Волнующий запах немудреного варева растекался по всей деревне. На оголенных ветвях старого клена среди темных островков старых гнезд кричали грачи. Еще скованная морозом земля была тверда, но от нее уже текли неуловимые запахи весны.

«Эх, у нас на Оке ребята теперь блаженствуют! — шагая в строю позади Гаркуши, думал Алеша. — Льдины друг на друга громоздятся, скрежет, грохот, костры на берегу…»

— Расчет, стой! Напра-во! — оборвал Алешины мысли резкий голос Чалого.

Алеша взглянул на худенького горбоносого ефрейтора и безрадостно подумал: «Опять начнется: «Ать-два, ать-два! Тверже шаг! Выше голову!»

— Сейчас мы, — сбивчиво заговорил Чалый, — займемся элементами… этой самой… тактико-строевой подготовки. Это значит: перебежки и переползания по-разному — и по-пластунски, на получетвереньках, и… — окончательно сбившись, замялся Чалый. — Ну и вообще так, как надо в бою перебегать и переползать.