Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]

— Иван… я жить буду? — с трудом спросил он у Войтика, признанного специалиста в медицине.

— Будешь. Конечно, будешь, — и чтобы убедить тяжелораненого Шарафа, стал перечислять: — Кровь изо рта не идет, значит, легкие не пробиты. Голова так, вскользь. А мясо зарастет.

— Врешь ты, Ванька…

— Ей-богу, — перекрестился Войтик. — Кто угодно подтвердит.

Но Шараф, не слыша его, закрыл глаза. Наверное, потерял сознание.

— Правда, выживет? — спросил я.

— Должон бы, — уже менее уверенно пожал плечами белорус. — Здоровый мужик. В санбат его быстрее надо.

Мы обнялись с Пашей Закутным.

— Живой, Пашка?

— Угу. Только мордой о казенник крепко приложило. А вообще, повезло. Как вспомню — жуть берет. Сверкнуло, грохнуло, танк как в стену врезался. Осколок у меня под мышкой прошел. Вот здесь… телогрейку порвало. И гильзу снарядную пробило. Порох почему-то не загорелся, поэтому мы с лейтенантом и уцелели. А нашего механика наповал. Жаль его. Хороший парень был. Хочешь, я тебе тот снаряд принесу? Сейчас…

Он вырвался, пошел к танку. Его шатнуло, и я посадил Пашу Закутного на траву. Князьков, в обычной, туго подпоясанной гимнастерке, с трофейной кобурой на поясе, обнял нас с Федей.

— Живы, ребята?

— Живы.

— Молодцы. А Ивана Лукьяновича даже из танка достать не смогли. Какой человек! Финскую прошел, медаль имел… Как у вас машина?

— Нормально, — козырнул Князькову, как командиру роты, Федя Садчиков.

— Перегружай снаряды из моего танка и сливай горючее. Я к вам перейду. Не возражаете?

Вопрос был формальный. Может быть, мы и возражали, привыкнув к своему экипажу без всяких лейтенантов. Но Князьков был командиром и мог находиться в любом танке.

— Никак нет, — кисло отозвались мы.

Взводный это заметил, но промолчал. Знал, что ребята его недолюбливали. Но война уже что-то меняла в наших отношениях. Потом все вместе подошли к телам командира взвода и башенного стрелка, накрытых шинелями. Для них и других погибших уже торопливо копали могилу.

Чудом уцелел Иван Войтик. Я потрогал смятую, лопнувшую от удара гаубичного снаряда башню, сорванную с креплений. Из танка уже выгрузили снаряды, слили остатки горючего и, как я понял, готовились сжечь.

— Толку с его нэма, — не скрывал радости Иван, что ему больше не сидеть за тонкой броней. — Даже колеса не проворачиваются.

Пехота активно собирала трофеи. Включились в это дело и мы. Я хотел найти пистолет, но пистолеты расхватали. Выдернул из-под трупа автомат. В подсумках и за голенищами укороченных кожаных сапог нашел четыре запасных магазина. Пока разглядывал мундир и нашивки убитого немца, Войтик ловко стянул сапоги и переобулся. Федя пошел со мной к гаубицам. Прокофий, оставленный караулить танк, возмущался. Он тоже рвался за трофеями.

— Водки поищите и пожрать, — кричал он. — Сапоги мне фрицевские найдите. Сорок третий размер… и автомат.

Мы отмахнулись. Автоматы и шнапс тоже расхватала пехота, вернее, наш десант. Мы осмотрели гаубицы. Наши снаряды хоть и повредили их, однако разбить до конца не смогли. Немцы убегали резво, но замки с гаубиц поснимали. С одной снять не успели. Федор, осмотрев ее, сказал, что хоть прицел и разбит, но стрелять можно. Кругом лежали трупы. И наши, и немецкие. Из башни танка я видел только свои цели, а о жестокой схватке десантников, которых мы подвезли на броне, мог только догадываться.

Что осталось в памяти? Почти все немецкие трупы были сплошь изрешечены, исколоты штыками. Немцы были в касках, и раза два я находил возле трупов наши трехлинейки с разбитыми прикладами. Братья-славяне, не жалея ни себя, ни оружия, расплачивались за отступление, смерть товарищей, пережитые бомбардировки. Разбивали в щепки приклады о добротные фашистские каски с орлами, а взамен забирали трофейное оружие.

Бойцы, оживленные, хорошо хватившие шнапса, перебивая друг друга, вспоминали моменты боя. Оказывается, Ивана Войтика едва не застрелили. Вылезая из танка, он захватил наган убитого командира. Немцы, пробегая мимо, вначале не обращали внимания на лежавшего русского танкиста. Потом один остановился и, подмигнув маленькому белорусу, вскинул винтовку.

— Как куму подмигнул, когда водку наливают, — рассказывал Иван Войтик. — А сам гадюка четырех моих детей сиротами хотел оставить. Испугался я. Что наган супротив винтовки? А пальцы сами на курок давят. Стрелял, сколько патронов в барабане было. У брюхо, у грудь ему попал. Расстояние-то пять шагов. А ен весь в дырьях, ползти пытается. Часы у его забрал и ножик складной.