Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]

У меня во взводе сильно контузило заряжающего. Сильным ударом отбило внутренности. Его понесли в санроту. На поляне, где обычно проводились построения, лежали вповалку человек тридцать убитых новобранцев. Видно, бежали, совсем потеряв голову. Большинство были еще в гражданской одежде: старые кожухи, домотканые украинские свитки, потертые шапки.

Тела сплошь изрешетило осколками, но несколько человек еще шевелились. Я помогал грузить раненых на телегу. Сомневаюсь, что они выжили. Сволочные фашистские бомбы рассчитаны на густой разброс осколков. Молодые ребята 18–20 лет были нашпигованы железом.

Подожженный склад ГСМ горел, выплескивая столбы пламени на огромную высоту. Бочки с бензином и соляркой разбрасывало в разные стороны, как ракеты. Привлеченные дымом, «юнкерсы» и «фокке-вульфы» через час повторили налет. На этот раз не повезло фрицам. Остроносые «Яки» свалились сверху, и началась драка. В течение считаных минут на снег свалились два «юнкерса». Некоторые самолеты, в основном истребители, разваливались от попаданий прямо в воздухе, вниз летели горящие обломки.

Один из «Яковлевых», сильно поврежденный, пытался выбрать ровное место для посадки. Не удалось. Истребитель коснулся земли, подскочил и врезался носом в мерзлую землю. Огненный шар, сноп обломков и горящий бензин. Мы добежали до места падения, видели тело летчика, но вытащить его не смогли. Сильный жар не дал возможности подойти близко. На соснах таял снег и стекал вниз тонкими ручейками. Мы сняли шлемы. Гибель летчика была похожа на смерть танкистов. Многие сгорают в машинах, и опознать останки порой невозможно.

В начале зимы немецкие войска предприняли ряд контрударов. Шестого декабря немцами был взят Житомир. Бригаду подняли по тревоге. Расстояние до Житомира составляло километров девяносто. Двое суток простояли в напряжении. Информации, что там происходит, почти не поступало. Затем немцев остановили, и снова возобновились занятия.

Обстановка с кадрами в танковых батальонах, основной ударной силе бригады, складывалась не слишком благополучная. Дело в том, что, начиная с июля и до ноября сорок третьего, с очень небольшими перерывами, танковые части практически не выходили из боев. Освобождение Белгорода, Орла, Харькова, бросок на Днепр, освобождение Киева. Звучит вроде сплошного победного марша, а ведь продвигались постоянно с боями. Восемьдесят километров от Курской дуги до Орла моя прежняя танковая бригада преодолела за 24 дня.

И к Днепру мы вышли в сентябре, а Киев был взят шестого ноября. Личный состав экипажей, взводов, рот за эти месяцы несколько раз менялся. Так же, как и техника. Гибли молодые, неопытные и достаточно повоевавшие танкисты. Из моей прежней роты остались в строю при выходе к Днепру всего два танка, а из экипажей уцелели десяток танкистов, в том числе Леня Кибалка и я.

Может быть, нас и кинули бы под Житомир, но командование трезво оценило, что бригада еще не восстановилась. Занятия по тактике и боевой подготовке шли напряженно, но проверки из штаба корпуса показали неподготовленность и несработанность большинства экипажей. Результаты боевых стрельб едва дотягивали до «тройки».

Более половины личного состава лишь недавно пришли из училищ или окончили ускоренные курсы.

Почти все командиры рот еще вчера командовали взводами. Исключение составлял первый батальон, командир которого жестко подходил к отбору кадров. В нашем, втором батальоне, Хлынов уже начал набираться опыта после боев на плацдармах и при освобождении Киева. Артем Майков, хороший, душевный парень, терялся, командуя ротой. Я также знал, что в батальоне Успенского ротные назначались из молодых, глядящих комбату в рот лейтенантов. Николай Фатеевич Успенский был очень самолюбив и не терпел возражений.

Даже четыре года, проведенные в сопках на границах с Маньчжурией, он приравнивал к подвигу. Любил повторять, что высокая боеготовность дальневосточных войск, «без сна и отдыха», а особенно танкового корпуса, в котором он служил, отпугивала японцев от нападения на Советский Союз. Когда эта фраза повторялась слишком часто, особенно в период жестоких боев за Днепр, — она вызывала раздражение.

Командир нашего танкового полка, Третьяков, добился разрешения у комбрига и командования корпуса организовать ускоренные офицерские курсы для обучения прошедших бои и проявивших себя сержантов. Их ставили на должность командиров машин и взводов, порой «обходя» выпускников училищ, которые не нюхали пороха. Это заметно повысило боеспособность подразделений.