Борис Бурлак - Левый фланг

— Ладно, товарищи, пошли, — он включил свой фонарик и уже с явным нетерпением вступил под гранитный свод туннеля.

В нем было сухо, по-домашнему тепло. Да и шагать было проще, чем по шпалам. В спину ударили, лучи первого автомобиля — в туннеле заходили, задвигались пещерные причудливые тени.

— Итак, мы в пещере царства партизанского! — громко сказал Строев. — Ого, резонанс неплохой, — тише добавил он, ожидая, когда поравняется с ним Чеканова.

— Вы не скажете, какова его длина? — спросила Панна.

— Этого — пятьсот метров, а второго — тысяча сто. Я и подумать не мог, что придется совершать форсированные марши под землей!.. — И он опять заговорил о том, что Третьему Украинскому повезло, что толбухинские солдаты пройдут все тридевять земель и закончат войну в каком-нибудь тридевятом государстве.

Туннель кончился. Моросил дождь, по каньону тянул северный ветер. Холодны все же ночи на Балканах.

За вторым туннелем выбрались на разбитую проселочную дорогу и облегченно вздохнули: после хождения по шпалам этот проселок дороже автострады.

Остаток пути до горного хутора Чаконяр незаметно проехали на машинах. Недалеко от него Строев обратил внимание на столбик с надписью: «До Берлина 1608 километров».

— Что значит идти вкруговую, — сказал он Панне. — Шли, шли, а к Берлину так и не приблизились.

Она промолчала. Она сейчас могла бы странствовать с ним хоть целую вечность. Но вот и Чаконяр. Отсюда их пути расходятся. Война — самая коллективная работа, но, пожалуй, нигде нет такого строгого разделения труда, как на войне.

Медсанбату отвели западную окраину хутора. Сюда уже привезли с передовой тяжелораненых. Надо было приниматься за дело, и Панна тут же заспешила в дом, выбранный для операционной. Иван Григорьевич заглянул на прощание в ее лицо, хотел что-то сказать, но не сказал, а только дружески-коротко махнул рукой. Она поняла этот жест, оценила его, сдержанно улыбнулась и, привычно вскинув голову, ходко направилась к дому — с непогасшей еще улыбкой, навстречу людским мукам.

А он постоял у крыла машины, пока она шла до распахнутых ворот, не глядя под ноги, не боясь оступиться в серой вязкой полутьме начинающегося утра.

К воротам подкатил другой крытый грузовик. Послышались стоны раненых, тихий, приглушенный говор офицеров-медиков. Разве подойти, спросить, как там идут дела на фронте? Иной раз врачи знают куда больше, чем самые оперативные штабисты: сюда, в передовую группу медсанбата, новости долетают вместе с солдатской болью, тут прямая, без обрывов, связь между смертью и жизнью. Строев выругал про себя генерала Бойченко за то, что тот бесцеремонно превратил его в своего помощника по тылу. Вот и скитайся по ночам в ущельях, вместо того, чтобы стоять с биноклем на НП. Хуже нет этой безликой должности — замкомдива по строевой части, придуманной для всяких там середнячков. Но теперь Строев выругал заодно и самого себя: что за мелкое тщеславие, да к тому же в конце войны?

Он устало плюхнулся на сиденье за спиной шофера и поехал в штаб за новостями.

Стрелковый корпус, которым командовал генерал Шкодунович, не имел ни почетных званий, ни наград. Это был самый обыкновенный линейный корпус. Его дивизиям не приходилось брать штурмом известные города. Ему редко помогали танками, ссылаясь на то, что танки нужны на других участках фронта. Одним словом, военная судьба не жаловала этот корпус своим вниманием, хотя командиром его был настоящий военный интеллигент, храбрый и образованный.

Но с недавнего времени как-то все переменилось. Замелькали имена комкора и его комдивов в приказах Верховного, стали почаще наезжать корреспонденты газет всех рангов — армейской, фронтовой, центральных; ну и, конечно, обнаруживалось немало своих, доморощенных героев. Теперь перед корпусом ставились более важные оперативные задачи, отсюда и п р и д а н о е, как называл Шкодунович артиллерию РГК [9] Резерв Главного Командования. . А все началось с того, что во время летней обороны на Днестре части корпуса, оказавшись на м а л ы х з е м л я х тираспольских плацдармов, смогли наконец показать, на что они способны. И новый командующий Третьим Украинским, приняв фронт, сразу же оценил их по достоинству. У него было правило: кто стойко держится в обороне, тот наступает без оглядки. Так 68-й корпус накануне Ясско-Кишиневского сражения оказался на решающем участке. Толбухин, поближе узнав комкора, даже удивился, что Шкодунович командовал только корпусом. Но шла последняя четверть войны, и такие ошибки стало исправлять труднее: в генералах недостатка не было, вопрос о каждой генеральской вакансии решался в Ставке. Однако все, что зависело от самого комфронтом, он сделал: 68-й стрелковый был поставлен вровень с лучшими соединениями.