Курцио Малапарте: Волга рождается в Европе (ЛП)

2. Красная война

Яссы, 22 июня 1941

Сегодня в утреннем сумраке война началась против Советской России. Уже два месяца, как я не слышал канонаду; в последний раз это было в апреле, под стенами Белграда. Перед бесконечными пшеничными полями, перед огромными лесами подсолнухов я теперь вновь переживаю войну в точности ее металлического порядка, в стальном сиянии ее машин, в беспрерывном, равномерном грохоте тысяч ее моторов (Онеггер, Хиндемит). Запах бензина снова побеждает запах человека и лошади. Когда я вчера ехал мимо Прута в северо-западном направлении, вдоль советской границы от Галаца в Яссы, я снова встречал на перекрестках непоколебимо спокойных, серьезных полевых жандармов, с бляхами на груди, с бело-красным диском сигнального знака в руке. «Стой!» Два часа я стоял на перекрестке, пропуская немецкую автоколонну. Это была моторизированная дивизия, которой предшествовал батальон тяжелых танков. Они прибыли из Греции. Они проехали по Аттике, Беотии, Фессалии, Македонии, Болгарии и Румынии. От дорического портика Парфенона к стальному портику пятилетки. Солдаты сидели на положенных поперек дощатых сиденьях открытых грузовиков, полностью скрытые за белым слоем пыли. На радиаторе каждого автомобиля белой краской был нарисован греческий храм, детское произведение колонн с балками, белый на грязно-сером металле капота. Под пылезащитной маской угадывались потемневшие от солнца, обожженные греческим ветром лица. Солдаты сидели на скамьях в странной неподвижности, они выглядели как статуи. Как будто из мрамора, такими белыми были они от этой пыли.

Один из них держал сову, живую сову на сжатой в кулак руке. Это была, без сомнения, сова из Акрополя, одна из тех сов, которые каркают между мраморными барабанами колонн и мраморными квадрами Парфенона, одна из священных птиц совиноокой Афины Паллады, Athena Glaukopis. Она била крыльями, чтобы избавиться от пыли; и сквозь белое облако пыли удивительно красиво сверкали ее ясные глаза. И в этих глазах крылся таинственный и древний взгляд, полный того древнего и таинственного ощущения неумолимого. Серые стальные машины гремят за живыми изгородями из ив, вдоль берегов Прута. Из выхлопных труб танков вырываются языки синего дыма; в горьком воздухе сине-черный пар смешивается с влажной зеленью травы и золотым отблеском нив. Под свистящей дугой пикирующих бомбардировщиков ползучие бронированные колонны как тонкие карандашные линии появляются на бесконечной зеленой стенной доске долины Молдовы.

На правом берегу Прута, 23 июня

Я провел ночь в деревне на правом берегу Прута. Через яростный треск дождя и шум освобожденных стихий от горизонта время от времени можно было слышать канонаду. Потом густое, тусклое молчание воцарилось над долиной. В разорванной молниями темноте по дороге, идущей через деревню, катятся длинные обозы, пехотные батальоны, мощные гусеничные тракторы с орудиями. Грохот моторов, стук копыт лошадей, хриплые голоса наполняли ночь тем полным напряжения беспокойством, в котором состоит прощупывающая готовность на переднем крае.

Медлящий рассвет пробудил дальний голос пушек к новой жизни. В липком, тупом тумане, который висит на ветвях как пропитанные водой шерстяные канаты, медленно всходит солнце, желтое и расплывающееся как яичный желток.

«Inainte, inainte, bajetzi! Sa mergem, sa mergem!» Солдаты, стоя на повозках, щелкают кнутами, бьют по взмыленным бокам лошадей. «Inainte, inainte, bajetzi!» Вперед, ребята, вперед! Колеса визжат, погружаются до осей в грязь. По всем дорогам вдоль Прута ползут бесконечные колонны румынских военных повозок, в которые запряжены по две хилые лошадки с длинными гривами; они похожи на «carutze», телегу румынских крестьян. «Sa mergem, sa mergem!» Немецкие колонны грузовиков с грохотом катятся мимо этих ленивых потоков телег, водители, ругаясь, высовываются из кабин: «Прочь! Прочь!» Телеги, трясясь, съезжают в кювет, лошади тяжело ступают в глубокую грязь, румынские солдаты шумят, ругаются, смеются, щелкают кнутами, стегают покрытые потом спины худых, косматых лошадок. Небо распилено на полоски металлическими крыльями, непрерывно проносящиеся немецкие самолеты вырезают на небе борозды, как алмаз режет борозды на стекле. Жужжание моторов опускается в долину как шумящий дождь.

Близ Хуши, 25 июня 1941

В эти первые дни войны Красная армия до сих пор еще не появилась. Массы ее танков, моторизированные подразделения, штурмовые дивизии, подразделения технических специалистов (которые как в армии, так и в промышленности обозначаются как «стахановцы» и «ударники») еще не вмешались в борьбу. То, что противостоит нам, это подразделения прикрытия; в численном отношении они слабы, однако они возмещают этот недостаток быстрой подвижностью и выносливостью. Потому что советские солдаты дерутся. Отход красных войск из Бессарабии совсем не напоминает бегство. Это постепенный отвод арьергардных подразделений: пулеметные подразделения, эскадроны кавалерии, специальные инженерные войска. Это методический отход по хорошо подготовленному плану. Только на нескольких местах, где отчетливо заметны следы борьбы – сожженные деревни, трупы лошадей в кюветах, обгоревшие машины, несколько трупов тут и там, все же, немного, совсем немного, как будто у советских войск был приказ забирать с собой своих погибших – только в нескольких местах видны признаки незапланированного отхода, там можно заметить детали, которые указывают на неожиданность. Даже если отчетливо видно, что война не застала русских врасплох, по крайней мере, не ошеломила их в военном отношении. Все же, нельзя судить опрометчиво; картина этих немногих дней войны не позволяет еще сделать настоящие выводы. Борьба, которую до сих пор приходилось вести немецким и румынским войскам, была боями с арьергардными частями. Большая часть русской армии на Украинском фронте, вероятно, будет применена только на линии сопротивления вдоль Днепра. Она будет пытаться замедлять немецкое продвижение, опираясь на берег Днестра. Но верная и настоящая борьба начнется только на линии Днепра.