Поль Сидиропуло - Костры на башнях

Перепала работа и второму фашисту, он поднес воду в кружке, постоял, похлопал Таню по щеке — несильно, приводя в чувство. Таня сделала глоток, другой, холодная вода привела ее в чувство.

— Я забыл вас предупредить, — продолжал немец допрос. — Советские войска в горах разбиты, ваш муж попал в плен.

— Можете не продолжать. Я вам все равно не верю. Мой муж… Что вы знаете о нем? Ничего.

— Вы так считаете? — усмехнулся немец — его забавляла уверенность женщины.

— Он ничего вам не скажет. Ничего! Ничего! Вы не сможете его запугать. Не старайтесь.

— Похвально! Очень похвально, что так уверены в муже. Гут, — как бы самому себе заметил немец и встал, прошелся на небольшом пятачке у стола. — Наверно, любите? — спросил он так, будто завидовал. — Гут! Это хорошо. — Он вдруг стал применять в разговоре немецкие слова, и в голосе его стало просачиваться легкое волнение. — Зер гут! — Немец, думая о чем-то своем, напряженно смотру перед собой.

Таня растерялась, ничего уже не понимая: поведение немца показалось странным. Она была уверена, что немец тянет время, готовя ей ловушку: заморочит ей голову хитросплетенной речью, а потом поймает на неосторожном слове. Но что ему известно? Что фашисты вообще могут знать о ней, Маргарите Филипповне, о друзьях-товарищах? Треплется немец. Ловит ее, как наивную простушку. Однако кто-то все-таки их выдал. Кто же?

А немец все молчал. Как нужна была сейчас Тане Маргарита Филипповна! Подсказала бы, как себя вести, посоветовала. Только бы не запутаться в паутине, свитой этим черным, кровожадным пауком. Ишь гадина, даже Сашу впутал! Может быть, поэтому с самого начала о нем расспрашивал?

— Ваш муж — настоящий мужчина, — заговорил ненец вновь, и новой тревогой повеяло от его слов и мягкого голоса. — Теперь вижу — вы любите своего мужа по-настоящему. Преданы ему и готовы ему помочь, постоять за него, чего бы это вам ни стоило. Я правильно вас понял?

Таня онемела, ее точно столбняк хватил. Неужто фрицы все-таки взяли Сашу в плен?

— Так вы готовы ему помочь? — впился он в нее глазами.

— Как? — Она отряхнулась от оцепенения. — Он — на фронте. Зачем ему моя помощь?..

— Он не на фронте, — нахмурился немец; теперь он не казался холеным. — Я уже говорил вам, он арестован, В плену. Только не у нас. Его арестовали русские.

— Ложь! Вы все лжете! Вы меня за дурочку принимаете. Ни одному вашему слову не верю! Не верю!

— Успокойтесь, — сказал он. — Не надо кричать. Возьмите себя в руки. И послушайте меня внимательно. Ваш муж вовсе не Прохоров. Да-да! Пейте воду. И слушайте меня внимательно. Он — германский гражданин. Горный инженер. Долго работал в России. На Урале, Кавказе. Кто-то выдал его, он арестован. Но мы ему поможем. Мы надеемся и на вашу помощь.

— Ложь, ложь…

— Успокойтесь, надо понять свое положение, — строго предупредил он. — Советую вам вести себя благоразумно. Вы знаете, что с вами будет, если вы теперь окажетесь у большевиков? Вас будут пытать, отправлять на Север. Вас расстреляют. Да-да! Расстреляют!

— Ложь… ложь… — Таня уронила голову на грудь — она не верила немцу, но и не могла больше сопротивляться, словно потеряла надежду, лишилась чего-то главного, на что недавно могла опереться.

— Послушайте, Татьяна, — мягко произнес он. — Возьмите себя в руки. Я хочу помочь вам. Потом мы отправим вас в Германию.

— Вот оно что, — приподнялась она и злыми глазами уставилась на немца. — Шантаж!

— Нет, нет, — терпеливо доказывал он. — Не хотите уезжать в Германию — пожалуйста. Как вам будет угодно. Я хотел сказать, что мы возьмем на себя заботу о вас. Понимаете? Но вы тоже должны нам помочь. Разве вы не хотите освободить своего мужа?

— Ложь! — вскрикнула она. — Ни за что не поверю.

— Очень жаль, — искренне посочувствовал немец. — Вы так много хороших слов говорили о муже и не хотите ничего для него сделать, — добавил он устало.

— При чем тут вы?!

— Гут! — стиснул он зубы.

Их вывели на рассвете, поставили возле глухой кирпичной стены. Таня попыталась дрожащей рукой дотянуться до руки Маргариты Филипповны, полагая, что это придаст ей силы. Но не успела — после отрывистой команды раздались выстрелы.

Все упали. Упала и Таня. Однако упала почему-то на колени, боли не чувствовала, руки-ноги целые. Еще мгновение, и она сообразила, что в нее не стреляли. Низко склонясь над сырой землей и уткнувшись в ладони, она заплакала навзрыд.

— А меня? — вскрикнула она. — Почему меня оставили?