Владимир Ераносян - Колорады

Отпуск в бархатный сезон прекрасен. Кипарисы и туи в Форосе издают такой аромат, что хочется лечь на траву и уснуть, как в детстве, безмятежно и глубоко. Ялта несколько опустела, но зато не напоминала муравейник. Большая Морская в Севастополе, отстроенная пленными немцами после войны, сверкала на солнце белым инкерманским камнем. На проспекте Нахимова больше не было отделений украинских банков и Макдоналдса. Вместо них появились российские офисы и РусБургер. С билбордов строго смотрели «вежливые люди», напоминая, что есть вещи, которые на порядок выше сиюминутной выгоды. В сувенирных лавках торговали майками с трафаретом Путина. Я приобрел одну в подарок политизированному не по годам Митяю, мечтающему повоевать в качестве разведчика в луганской бригаде Мозгового. Боялся не успеть до разгрома хунты. Я успокоил его словами:

— Не боись, успеешь, это надолго…

Он попросил уточнить:

— На сколько примерно война затянется?

Я почесал затылок и ответил:

— Лет на пять. Как Великая Отечественная…

Мы гуляли с Кристиной по набережной Балаклавы, любовались спокойным морем и чистым безоблачным небом. Именно так должно выглядеть мирное небо. В нем можно увидеть воздушного змея или прогулочный вертолет, но никак не беспилотник или пикирующий на жилой квартал сбитый истребитель.

Русский писатель Куприн блестел бронзой своей статуи, отражая солнечный свет. Пришвартованные шлюпки качались у пирсов, скучая по туристам. Мореманы-извозчики томились в ожидании пассажиров. Приезжих стало меньше. Но народ не роптал. Все прекрасно понимали текущий момент. При этом цену все же заламывали…

— Прокачу с ветерком. Плати пятьсот рублей, тогда не будем ждать никого. Одних довезу. Прямо до Серебряного пляжа, а хотите, до Яхонтового. Могу и на Фиолент, чтоб не поверху по тыще ступенек. Не через монастырь, а прямо к лежакам!

— Спасибо… Мы пешочком. До ближнего.

И не отчаявшийся, что так и не удалось «отдать концы», снять петлю с кнехта, снова падал в лодку, вытягивал ноги, сдвигал на лоб панаму и качался вместе с веслом в такт ласковой волне.

Зазывалы кофеен и ресторанчиков предлагали жареную барабульку или кефаль утреннего улова, мидии и рапаны, запеченные в духовке, и, конечно, знаменитое крымское марочное вино из Коктебеля. Яхты, катамараны и катера с российскими триколорами курсировали мимо нас, оставляя в тихой гавани буруны с гребнями из пены. Десятки чаек выхватывали крошки прямо из рук или ныряли за остатками пищи в прозрачную воду балаклавской бухты.

Захотелось подняться вверх по склонам крепостной горы прямо к генуэзским башням Чембало, под которыми виднелись зеленые крыши яхт-клуба сына свергнутого украинского президента. Мы вовсе не устали.

На башне Барнабо Грилло я ее поцеловал. И это было волшебно. Вокруг никого. Тишина. И только мы. Я так долго ждал этого момента. И он настал…

Это короткое стихотворение я придумал уже потом, когда вспомнил тот чудесный поцелуй с мурашками, наш первый, самый романтичный… Поцелуй на башне Барнабо Грилло на руинах крепости Чембало.

Извините, отвлекся на романтику. В тот счастливый момент, когда мы, насладившись затяжным поцелуем, приближались к спуску к морю, произошло нечто, что заставило нас забыть друг о друге немедленно. На кону была жизнь человека. Или, вернее, почти монстра в обличье человека.

Но давайте все по порядку. Повествование требует подробностей. Уверен, вы помните мародера по имени Арсений, того самого Сеньку, который неоднократно выныривал в самый неподходящий момент в перипетиях нашего сюжета. То как мародер, то как насильник, а в крайнем случае еще и убийца. Он возникал в самых гнусных эпизодах, не описывать которые я не мог в силу цельности произведения и присутствия в нем откровенных подонков. Каким образом он в буквальном смысле вынырнул в балаклавской бухте, прямо под скалой, мне стало известно много позднее…

Сорвав баснословный куш на мародерстве, Сенька подался в бега. Сперва в Киев. Там он приказал своим «шнырям» обращаться к себе не иначе как Арсен, на худой конец Арсений. Без фамильярности. Он теперь был при деньгах. Человек состоятельный. Правда, скоро эта его уверенность в собственной значимости быстро рассеялась. В киевских клубах деньги таяли, как мартовский снеговик. Надо было снова что-то предпринимать. И вот шанс выпал.