Игорь Никулин - День независимости. Часть 2

— Иди отсюда! — подскочил на стуле Чертков и взвыл от боли. — Еще посмотреть надо, кто чью…

— Паспорт… — напомнил ему Кожемякин.

— Да заложил я его! Тем летом! С бодуна мучился, денег нет, и никто не занимал. Пришел на толчок к Ревазу и попросил в долг. Он дал бутылку султыги, паспорт в залог забрал. «Чтоб, — говорил, — не бегал потом от меня и помнил о долге».

— Почему не забрал назад?

— А нечего было забирать!.. На приемке железо без документа по нормальной цене не берут. Наскреб мелочь на пустых бутылках, пришел к нему. Паспорта уже нет. Потерял, мол, но ты не переживай. В ментовке враз восстановят. И еще пол-литра выставил, чтобы вину загладить.

Кожемякин задумался, положил паспорт на кухонный стол.

— И заявлять ты не стал. Верная отговорка, на утерю сваливать. А то, что по твоим документам преступники орудуют, тебе наплевать… Живи, копти воздух.

Чертков что-то промямлил вслед, но подполковник его уже не слушал, хлопнув дверью.

Квартиру Васильевых долго искать не пришлось, благо, что хрущевка, в которой они жили, была неподалеку от частных застроек.

Дверь открыла опирающаяся на клюку полуглухая старушка, и Кожемякин ей долго втолковывал, кто он и кого ищет.

Старуха его так и не поняла, слабым голосом позвала во влажный полутемный коридор:

— Галя… наверное к тебе.

Вышла сухая, седеющая женщина и, выслушав, пригласила пройти.

— Вы мать Геннадия? — спросил Кожемякин, оказавшись с ней наедине в комнате.

— Да, — кивнула она. — Остались теперь вдвоем с бабушкой. Доживаем свой век…

Васильева была еще не так стара, как казалась внешне. Возможно, горе с сыном окончательно подорвало ее, возложив на строгое лицо несмываемую печать печали.

— Заранее прошу прощения за возможную бестактность. Отчего умер Геннадий?

— Передозировка… Наркотики стали бичом молодежи. Друзья начали колоться, и он не отставал.

— И он не пробовал лечиться?

— Пытался, да что толку. В наше время не человек формирует общество, а общество человека. Друзья-то прежние; глядя на них, снова втягивался… Может чаю попьете? — спохватившись, предложила она.

— Извините, я всего на минуту. Просто хотелось уточнить кое-какие моменты… Он вещи из дома продавал?

Васильева провела ладонью по глазам, вытирая слезу.

— Продавал, — глотая звуки, выдавила из себя. — Магнитофон унес, потом ковер со стены снял. Все таскал на базар, торгаши скупали за копейки…

— А паспорт?

— Паспорт? — сразу не поняла она. — Паспорт… Не было паспорта… Когда Геночка… — Васильева глубоко вздохнула, словно ей не хватало воздуха, и произнесла с болью, — умер, в морге потребовали его документы. Иначе свидетельство о смерти не выписывали. Всю квартиру перевернула, так и не нашла. Пришлось в милиции брать справку.

— А куда он мог его задевать, не знаете?

Она недоуменно посмотрела в глаза Кожемякину.

— Не знаю, и спросить уже не с кого. На рынок, наверное… Продал, или поменял на наркотики…

«Опять рынок, — мыслил Кожемякин, выйдя из подъезда, — пора наведаться, разворотить осиное гнездо. Да заодно этого Реваза прощупать. Сдается мне, встреча будет не лишней».

После обеда, проигнорировав очередь в приемной, Кожемякин пробился к начальнику районного управления внутренних дел…

— Рынок на Толбухина у меня как бельмо в глазу. Киоски, скупка краденого, наркотики. Рядом пивная. Отсюда драки, поножовщина… На твоего Реваза имеется оперативная информация. Криминальным бизнесом занимается, но так, по мелочи. Пока нет резона браться за него всерьез.

— Разговора с ним по душам не выйдет, — сказал Кожемякин. — Но и время не терпит пустое вранье выслушивать. Как бы его ущучить, чтобы сразу вывести на откровенность?

Полковник милиции задумался:

— Как, говоришь? Могу тебе дать хорошего опера в сопровождающие, только… мне кажется зря. Замкнется, чего доброго, и вообще откажется от сотрудничества. А если… — Он улыбнулся, и задорные искорки сверкнули в его глазах. — У него четыре киосков на рынке. А при желании можно у любого торговца недостатки выявить. Вот что…

Он набрал телефонный номер и коротко приказал в трубку:

— Серова ко мне. Немедленно.

Автопатруль вневедомственной охраны высадил Кожемякина и оперуполномоченного ОБЭПа Серова, не доезжая рынка.

Серов, коренастый малый в буклерованном пиджаке, размашисто шагал к коммерческим киоскам, и на ходу получал последние инструкции подполковника.