— В том, что говорит Таннер, что-то есть, сэр, — сказал Нильсен. — Немцы нас не ждут. Думаю, нам стоит рискнуть.
— Ну, не знаю, — сказал Ларсен. — Мне кажется, идти через город — значит подвергать себя слишком большому риску.
— Транспорт необходим нам сейчас, — сказал Таннер. — Переправа нас только задержит. Я уверен, нам следует спуститься вниз и пройти через город.
— Я тоже так думаю, Хенрик, — сказал Нильсен.
— И я, — подхватил Таннер. — Соглашайтесь, сэр. Грузовики все равно что дожидаются нас. Будет темно, мы переоденемся в немецкую форму — все получится, я в этом не сомневаюсь.
— Дайте подумать… — сказал француз.
— Нет, — твердо произнес Ларсен. — Нам следует придерживаться нашего первоначального плана.
Пора, подумал Таннер.
— Но почему же, сэр? — спросил он, на шаг подступив к Ларсену. — Вам известно что-то такое, чего не знаем мы?
— Что вы хотите сказать? — Глаза Ларсена на миг метнулись в сторону, потом в другую.
— Ровно то, что сказал. Вы от нас что-то скрываете?
— О чем вы говорите, сержант? — насупился Шеванне.
— Мне просто интересно, как он объяснит то, что около двух сотен немецких «горных стрелков» лежат, ожидая нас, в засаде у переправы.
— Что? — недоверчиво переспросил Шеванне.
Ларсен, с лица которого сбежала вся краска, просто стоял на месте, молча и неподвижно.
— Нет, Хенрик! — воскликнул Нильсен. — Скажи, что это неправда!
— Я… я не понимаю, о чем вы говорите.
Профессор шагнул вперед:
— Хенрик?
— Вы… вы ошибаетесь, — заикаясь, пробормотал Ларсен. — Я ничего об этом не знаю. Вы лжете, сержант. Как вы смеете?
— Единственный, кто здесь лжет, — это вы, — ответил Таннер. — Кто-то уже не первый день предает нас. Те бомбардировщики появились не просто так. И грузовики на перевале тоже. Теперь я окончательно убедился в этом.
— Все это подстроено, — пролепетал Ларсен.
— Верно, — ответил Таннер. — Подозрения у нас имелись уже не один день, однако, когда сегодня после полудня появились фрицы, мы окончательно убедились в их справедливости. Единственное, чего мы не знали, — это имя предателя.
— Солдаты! — рявкнул Шеванне. — Взять его!
Но Ларсен уже выхватил пистолет. Он сгреб Сандвольда и уткнул дуло ему в живот.
— Назад! — крикнул он и потащил Сандвольда к хижине.
— Это безумие, Хенрик, перестаньте! — прохрипел профессор.
— Молчать! Все назад — или я убью его.
Таннер шагнул к нему:
— Опустите пистолет, сэр.
— Назад, сержант!
Таннер сделал еще один шаг:
— Сэр, опустите пистолет.
— Не будьте дураком, Таннер! — В голосе Шеванне звучал неподдельный страх.
— Не беспокойтесь, он не выстрелит. Профессор Сандвольд нужен немцам живым. Если лейтенант сможет предложить им всего лишь труп, они ему спасибо не скажут. — Он сделал еще один шаг. — Все кончено, сэр. Опустите пистолет.
Ларсен оттолкнул от себя Сандвольда — так, что тот упал.
— Вы правы, сержант, — сказал он. — Я не стану стрелять в профессора, зато убью вас.
Таннера отделяли от него лишь несколько футов. В голове у него воцарилась полная ясность. Главное — точный расчет времени, и, хотя Таннер был почти уверен, что в городе выстрела не услышат, такого риска он все же предпочел бы избежать.
И тут вперед шагнул Нильсен.
— Но почему, Хенрик? — спросил он, и Ларсен на долю секунды повернулся к нему лицом.
Таннер схватил Ларсена за запястье, заломил ему руку за спину. Пистолет полетел на землю, а Таннер кулаком левой руки ударил норвежца по голове. Глаза Ларсена закатились, и он рухнул на землю.
С мгновение все молчали. Таннер поднял пистолет и сказал:
— Вот ведь ублюдок. И подумать только, мне он нравился.
— Вы убили его, сержант? — спросил профессор.
— Нет, — ответил Таннер. — Через минуту очухается.
Все остальные обступили распростертое на земле тело. Таннер почувствовал, как Анна взяла его за руку. По ее лицу текли слезы.
— Не могу поверить, — произнесла она. — Просто не могу.
Ларсен застонал, и Нильсен опустился рядом с ним на колени:
— Так почему же, Хенрик?
Ларсен что-то забормотал по-норвежски. Таннер повесил на плечо «шпандау». Времени было двадцать минут одиннадцатого, следовало поторапливаться, чтобы занять позицию над мостом еще до наступления темноты. Для спешки существовала и другая причина: смена часовых у моста должна была произойти в одиннадцать тридцать. И Таннер считал, что самое надежное — разделаться с ними в одиннадцать, когда бдительность их сойдет на нет, а новые часовые на пост еще не заступят.
Читать дальше