Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

Андрей сел сбоку. Её ситцевое платье в синюю редкую горошину, тесноватое вверху. оттопырилось, обнажив груди. «Не здря тебя и дразнят «сисястая», — отводя взгляд, подумал он.

— Ты, Варвара, со всеми так или токо по знакомству? — упрекнул недовольно.

— Ты о чём? — не поняла та.

— Сиськами своими светишь, вот о чём!

Приподняв голову, она зыркнула в пазуху, придавила выкат.

— Извини… Не до того мне. Да и не боюсь я тебя.

— Это как же понимать? — набычился он.

— А так, что чужого я и на десять метров к себе не подпустила бы, запорошись хоть оба глаза.

— Спасибо за доверие… Но всё одно совесть надо иметь!

— А иди ты, моралист несчастный!..

Андрей не стал отвечать на грубость, лег и занялся своими мыслями. Какое это чудо — летняя кубанская степь! Что за прелесть так вот лежать в высокой траве, среди цветов и яркой зелени, полной грудью вдыхать аромат, закрыв глаза, слушать его музыку! Ни забот тебе, ни хлопот, ни уроков — вольный, как птица. Вот ежли б ещё не война. По бате соскучился. Давно не было и писем. Где он зараз, что в эти минуты делает? А может, уже и в живых нет, как у Сломовых, недавно получивших похоронку. Проклятые фрицы! А поговаривают, что могут и сюда достать, — что тогда с нами будет?.

— Андрик, ты на меня обиделся? — подала голос Варька.

— Врач на больных не обижается.

— У меня раз такое уже было. Так мама языком. Сразу и нашла.

— Давай попробую и я… — Лег наискосок, опираясь на локти и стараясь не налегать на «сиськи». — Начнём с верхнего века, подержи-ка за ресничку… Локоть чуть в сторонку, мешает. — Поелозил кончиком языка, слеза оказалась солёноватой, сплюнул. — Кажись, что-то есть!

Со второго захода, не языком, а губой явственно ощутил нечто острое. Присмотрелся — крохотная светлая песчинка.

— Вот она, твоя мучительница, полюбуйся.

Но та и смотреть не стала, вытерла слёзы, поморгала, села.

— Вроде полегчало. Большое тебе спасибо, Андрик! Хочешь, поцелую за это.

— Чево-о? — отверг он предложение. — Иди вон с Лёхой целуйся!

— На гада он мне сдался! — с раздражением, какого он за нею и не подозревал, отмежевалась она. — Я его презираю и ненавижу!

— А он хвалился, что ты с ним свиданировала.

— Брешет, как собака, гад одноглазый.

— Что-то ж было, раз такая на него злая, — добивался он.

— Токо не то, о чём он трепится.

— Что же, ежли не секрет?

Она помедлила, затем решительно подняла глаза:

— А было то, что пристал он ко мне в балке, затащил в вербы, повалил… Думал, осилит, но я как сцапала за…. за одно больное место, он аж взвыл. Теперь и десятому закажет!

— Почему ж ты мне не сказала об этом сразу?

— Ничего б ты ему не сделал, он знаешь, какой сильный!..

— Зато Ванько за тебя голову б ему открутил!

— Ваня? — пристально посмотрела соседу в глаза. — Думаешь, стал бы из-за меня?.

— А то нет? Ты ж ему здорово нравишься!

— Так я тебе и поверила! Он и разговаривать-то со мной избегает.

— Заячьей крови много, токо и всего.

— Это у него-то? Брешешь ты всё!..

— Честное благородное, раз уж на то пошло. Я давно хотел сказать тебе об этом, но считал, что у вас с Лёхой и правда что-то есть. Да и он не разрешал: я, говорит, должен сам всё выяснить. И всё не решался, для него услышать «нет» — так и жить не стоит.

Андрей не ожидал, что его сообщение так преобразит соседку: щёки её стали вдруг пунцовыми, лицо расцвело в счастливой улыбке; желая скрыть охватившую её радость, она в смущении отвернулась, затем вскочила, чтобы убежать, но прежде призналась:

— Скажи ему, что он дурачок — я уже год, как его лю… как он мне нравится больше всех на свете! — И вдруг испуганно: — Ой, Андрик, Свинью прозевали!

Схватив киёк, вскочил и он. Свинья, нагнув голову, малой рысью бежала в сторону хутора.

— Ты куд-да, зараза?! — крикнул он и помахал «угощением»; беглянка остановилась, повернула морду, тряхнула рогами — с досады, а может, вспомнила, чем это кончается — и потрусила к стаду, всё ещё отдыхавшему…

Этот недавний эпизод был ещё так памятен! И Андрей не мог смириться с жестоким фактом, что сегодня соседки уже нет в живых…

Покойников, всех троих, положили рядом во дворе осиротевшего дома. Перед этим старухи совершили обряд, как того требует обычай: обмыли, одели в чистое, попричитали. Сейчас — а дело близилось уже к полуночи — они сидели на лавке рядом, о чём-то вполголоса переговариваясь; продежурят так всю ночь.

Женщины помоложе гурьбой стояли поодаль. Делились новостями, которых было немало. Менее четырёх часов пробыли на хуторе супостаты, а сколько всего натворили!.. Перестреляли половину кур, выпили «яйки» и «млеко», подгребли всё, что нашли из съестного, бесчинствовали.