Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

Хотели вернуться, да поздно кинулись: конный полицай, едва не смяв лошадью, преградил дорогу:

— Куд-дой драпаш, а ну назад! — замахнулся плёткой на Мишу, оказавшегося ближе других.

— Чё — назад? — увернувшись, огрызнулся тот. — Мы там и не были!

— Усех касается! Быстро назад!

Поскольку не успели отойти на достаточное расстояние и противиться стало небезопасно, пришлось вернуться и смешаться с толпой. Здесь узнали: всех гонят на стадион. Там-де состоится сход граждан, организуемый германскими властями.

Цель «схода» прояснилась на месте: с верхней штанги футбольных ворот свисало четыре коротких верёвочных петли. Под ними уже стояла наготове длинная скамья, какими обычно оборудовали клубные помещения.

Согнанных с окрестных улиц станичников, числом не менее трёхсот, двое конных и с десяток пеших полицаев, покрикивая, выстраивали полукругом метрах в двадцати от импровизированной виселицы. Поняв, что отсюда удрать и вовсе невозможно, ребята пробрались ближе к переднему краю.

— Догадываешься, для кого всё это приготовлено? — Федя кивнул в сторону футбольных ворот; они с Михаилом стояли впереди Ванька. — Надо ж было нам сюда вляпаться!..

— Я уже и сам не рад, что подбил зайти за этой винтовкой, воще!.. Две петли — для спиваков, а для кого ж остальные? — Миша глянул на Ванька, неопределенно пожавшего плечом.

— Может, которых я вчера оглушил, решили повесить? Да вон уже, кажись, везут.

Со стороны комендатуры на небольшой скорости к стадиону подкатили легковая и следом крытая брезентом грузовая автомашины. Лимузин с четырьмя военными, недоезжая, отвалил в сторону, грузовик подвернул к воротам. Со ступенек кабины спрыгнуло двое гитлеровцев с автоматами, а ещё двое, но уже полицаев, — с кузова. Откинув задний борт, с помощью ещё одного ссадили на землю приговорённых — двух мужчин и женщину. Последняя была низенького роста, худа, в тёмной юбке поверх ночной сорочки, с распущенными серыми волосами; у неё руки связаны не были.

— Который из них томкин батя? — обернулся Миша к Ваньку.

— Разговаривай потише, — предупредил тот, покосившись на стоявшего поблизости полицая. — Который справа. А другой смахивает на одного из вчерашних, дежуривших ночью у кутузки. Перед уходом я советовал отцу врать, будто они сами отпустили нас на все четыре стороны. Он, видать, так и поступил. Но почему тогда сошло с рук старшому — непонятно…

— Хоть одного повесят — и то гадом меньше станет! — заметил Федя.

Из легковой вылезло трое офицеров — в фуражках с высокой тульей, в щеголеватой форме с нашивками, начищенных до блеска хромовых сапогах, словно готовились на парад. У самого длинного на глазу чёрная повязка. Он и ещё один, пониже, остались стоять, переговариваясь. Третий, едва автоматчики заняли места перед притихшим «сходом», пружинистой походкой направился в середину полукруга. Окинув холодным взглядом разновозрастную, застывшую в напряжённом молчании аудиторию, начал речь на высокой визгливой ноте:

— Феликий Германий… тавайт вам свапот! — с паузами, трудно подбирая русские слова и уродуя их до неузнаваемости, выкрикивал он. — Шеланни свапот от польшевицки тираний! Абер… атнака ми есть песпощатни к люпой, кто не виполняйт унзере ноеоднунг, то ес нови немецки поряток! Ме прика-саль вас… сопирай на каснь партисански пантит, котори…

Что-то ещё в этом роде «тявкал» он (по мишиному выражению) некоторое время, но наши ребята не слушали. Обмениваясь короткими замечаниями, наблюдали за тем, что происходило у виселицы.

А там начиналось такое, от чего у многих забегали по спине мурашки, сжималось сердце и глаза отказывались смотреть. Матери пятились с малышами в глубь толпы, щадя их неискушённые души да и сами избегая поднимать глаза. Те же, у кого хватало нервов смотреть, наверняка запомнили тот кошмар на всю оставшуюся жизнь…

Подошёл одноглазый и, похоже, распорядился начинать. Сейчас же один из полицаев ухватился за край скамейки — держать, чтобы не опрокинулась раньше времени. Ещё двое прислужников подвели и подняли на неё сперва полицая, затем тамариного отца. Первый, пока его вели, дёргался, норовил пасть на колени и что-то канючил; второй — не противился, последние шаги навстречу смерти сделал самостоятельно, словно всё, что с ним происходит, его нисколько не волнует. И только скорбный взгляд в сторону жены говорил об обратном.

Женщина тоже не просилась, не противилась; возможно, у больной для этого уже не было сил. Спустив с кузова, её прислонили было к боковой штанге ворот, но она тут же осела и повалилась набок. Когда подошла очередь, к скамье тащили, ухватя под локти. Поставив, пытались набросить петлю, но та оказалась коротка. Тогда один из полицаев расширил отверстие (отчего верёвка ещё более укоротилась), а другой — в нём ребята давно узнали Пантелея — попытался сунуть головой. Сделать этого ему не удалось: женщина мучительно раскашлялась, ртом хлынула кровь, обагрив рубашку спереди…