Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

Я открыла глаза. Рисунок был закончен. И крови почти не было.

– Ну, все. Не хотите взглянуть?

Рейно кивнул. В глазах у него стояли слезы. И наконец-то начали полностью меняться цвета его ауры – мутно-серые и неприятно-коричневые исчезали, а вместо них возникали цвета рассветного неба.

– А все твоя история, – с трудом вымолвил он.

– Не моя , – возразила я. – Ваша.

Это не моя дочь , думала я. Она просто очень похожа на Розетт – такие же большие темные глаза и волосы цвета манго, но у нее голос незнакомого человека. А может, и знакомого: у нее голос Морганы Дюбуа, Зози де л’Альба, Хуракана … И мне совершенно ясно, что теперь я не смогу ни обеспечить ей безопасность, ни просто удержать ее при себе. Нет, отныне это уже невозможно.

Я знаю одну историю , сказала она мне и поведала о Рейно и о своем умении гадать с помощью чернил для нанесения татуировки. А я еще удивлялась тому, что меня все это удивляет. Нет, я, разумеется, знала, что моя дочь обладает многими талантами, но до сих пор толком не осознавала, насколько она проницательна и дальновидна. Она всегда очень хорошо рисовала, даже когда была совсем маленькой, и я считала, что этот талант она унаследовала от Ру. Возможно, именно поэтому я так долго попросту упускала его из виду и только теперь поняла: все это время Розетт разговаривала с помощью своих рисунков, рассказывая, что и как видит, но пользуясь при этом не словами, а карандашами и красками.

– Я очень рада, что тебе удалось помочь Рейно, – сказала я ей. – Я тоже пыталась, но не сумела.

– Ему требовалось нечто большее, чем шоколад. – В ее голосе не было ни малейшего упрека, но я все же его почувствовала – в том месте, которое доступно лишь твоему ребенку.

А кто даст мне то, в чем нуждаюсь я? Вслух я этого не сказала, но знала, что Розетт и так меня услышала. Я знала даже, какие слова она произнесет мне в ответ этим своим странным новым голосом, который был также голосом моей матери, Зози, Морганы и всех прочих, кто то и дело возвращается ко мне и напоминает, что жизнь мы берем взаймы, а все то, что мы обретаем на жизненном пути – возлюбленных, детей, счастье, – в итоге должно быть возвращено. Однако Розетт повернулась ко мне и сказала:

– Моргана оставила мне и еще кое-что. Пойдем, мам, посмотрим.

Она встала. А у меня все настолько затекло от сидения на полу, что ей пришлось протянуть мне руку и помочь подняться. Вот так всегда: простой жест – а баланс сил уже сместился от матери к дочери, но обе они этого даже не заметили, хотя на самом деле весь мир неощутимо сдвинулся с прежней оси и занял новое положение. Перемена.

– Это там, в задней комнате. – Розетт потянула меня за руку, а я оглянулась на машинку для набивки тату, которая осталась лежать на полу в последних отблесках вечернего света, просачивавшегося между планками жалюзи. В комнате пахло опилками, ладаном, чернилами и призраками давно умерших цветов, и я поняла, что сейчас произойдет. Мне уже рассказали об этом карты моей матери. Смерть. Башня. Перемена. Шут.

Я пошла следом за Розетт в заднее помещение магазина – я там никогда раньше не бывала, даже когда здесь еще хозяйничал Нарсис. Примерно такое же помещение имелось и у нас в chocolaterie , только здесь поверхности старинных рабочих столов были деревянными, а у меня – гранитными и довольно щербатыми; здесь было очень чисто и удивительно пусто, только в углу возле двери на одном из рабочих столов стояло нечто странное, мрачно поблескивавшее в полумраке. На самом деле там были две вещи – две искусственные ступни, оставленные Морганой. Впрочем, они были похожи даже не на ступни, а на пару безобразных башмаков из какой-то отвратительной волшебной сказки, казалось, их оставили специально для того, кто будет носить их дальше, поскольку прежней хозяйке они оказались больше не нужны, ибо она обрела крылья и улетела прочь…

Некоторое время я тупо смотрела на протезы Морганы, затем спросила:

– Но это же ее ноги, почему же она их оставила?

Розетт только головой покачала:

– Наверное, они перестали быть ей нужны. А может, это некое послание мне. – И она рассказала мне свой сон – тот самый, в котором Моргана велела ей отрезать себе ступни, чтобы иметь возможность летать.

Вот тогда-то я и поняла, что Розетт собирается мне сказать. Смерть. Шут. Башня. Перемена. Карты никогда не лгут. Они просто говорят о таких вещах, которые – и мы глубоко в душе прекрасно это понимаем – являются непреложной истиной. Они снова и снова говорят о том, что все в жизни мы берем взаймы и под конец должны будем вернуть. Ру. Анук. А теперь и Розетт. Ведь она, обретя голос, тоже двинется дальше. И остановить ее не сможет никто и ничто. Она – как те земляничные усы, что расползаются во все стороны от материнского растения, стремясь захватить все новые участки земли и жадно мечтая о переменах. Если их оставить без присмотра, эти крошечные кустики земляники очень быстро вернутся к своему дикому состоянию; их листочки станут мельче, как и ягоды, зато последние станут ароматнее и слаще. Перемена. Башня. Смерть. Шут. Глупо было надеяться, что я смогу ее удержать. Глупо было считать Моргану Дюбуа своим единственным врагом.