Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

Теперь Ру и Жозефина уже, конечно, всему Ланскне рассказали о совершенном мной преступлении. И все, чем, как мне казалось, я обладал раньше – безупречной репутацией, доверяющей мне паствой и собственной жизнью, – будет опозорено и подвергнуто порицанию. Всем станет ясно, что человек, претендовавший на звание духовного наставника, был всего лишь обманщиком, самозванцем. Меня осудят и Каро Клермон, и ее приятельницы, которые раньше всячески меня обхаживали, и наш булочник Пуату. И Жолин Дру. И мадам Мак. И семейство Беншарки. И речные люди. И даже та вечно недовольная официантка из кафе «Маро». И наш почтальон. И наш епископ. И Вианн Роше. И Оми Аль-Джерба. И маленькая Майя…

И Жозефина. Моя Жозефина , шепчет тот богохульный голос в моей душе. Этих слов я никогда не смог бы произнести вслух даже перед исповедником. Теперь, разумеется, они никогда и не будут произнесены. Мне это, наверное, должно было бы принести некое облегчение. Жозефина знает, что я убийца, но о моих чувствах она не узнает никогда.

Я заглянул в открытый колодец. Похоже, он очень глубокий. Оттуда тянуло запахами дождя и подгнившей зелени. Я вспомнил, как Каин пытался скрыться от Ока Господня. Интересно, до воды тут достаточно далеко? Сразу я разобьюсь от удара о воду или буду медленно тонуть, точно крыса, угодившая в бочку с дождевой водой? Мне страшно умирать, отец мой. Но и жить я боюсь. И, возможно, всегда боялся. Наверное, в этом-то и заключается моя трагедия.

И тут я вдруг вспомнил, что до сих пор толком не видел своего тату. Чувствовалось, правда, что кожа под пластиковой нашлепкой все еще немного воспалена и чувствительна. Но разве Моргане совсем не было нужно, чтобы я увидел, какой рисунок она для меня выбрала? Разве этот рисунок не содержит предназначенного только мне послания?

Я задрал рукав сутаны и осторожно отлепил защитное покрытие. Приятно было ощутить прикосновение прохладного бодрящего воздуха. Я поискал глазами Каинову отметину – Око Господне, языки пламени, зигзаг молнии, – но там ничего не было. Вообще ничего. Просто небольшое розовое пятно на коже, чуть-чуть более чувствительное, словно легкий солнечный ожог…

Что же это такое? Шутка? Фокус?

Я осмотрел всю руку, но нигде не было никаких следов. Не было и того расплывчатого пятна, горевшего яркими яростными тонами, которое я отчетливо видел во время нанесения тату. Оно исчезло, как и сама Моргана. Но оно же там было ! Там должна была быть татуировка, я же видел, как ее мне делали! Я это чувствовал. И я невольно сказал вслух:

– Там точно была татуировка. Уверен, что была.

Но мои слова тут же вернулись ко мне эхом из колодца, только разбитые на кусочки.

И я снова вспомнил историю человека, который всю жизнь хранил свою тайну, настолько мрачную, что одна лишь смерть смогла бы избавить его от этого греха. Может, рассказав мне эту историю, Моргана вынудила меня открыть мою тайну? Довольна ли она сыгранной шуткой, целью которой был я?

Хотя герой ее истории, разумеется, обрел спасение. Признание избавило его от греха. Но меня-то признание от греха не избавит. Ру не в силах отпустить мне грехи. Вся моя жизнь – череда горьких шуток и ужасных ошибок. И вот к чему привело меня то, что я пережил за эти долгие годы.

Заметив возле старого колодца какую-то ржавую железку, я бросил ее вниз, в напоенную холодной влагой глубину, и стал ждать, когда раздастся всплеск. Он раздался далеко не сразу и донесся откуда-то издалека, из густой темноты. Я сумел разглядеть там лишь бледный серебристый диск – небо, отражавшееся в далекой воде. А потом из колодца стали доноситься звуки голосов; высоких и звонких, точно у разыгравшихся детей. Возможно, это был просто фокус колодезной акустики, но я почему-то вспомнил известную историю о Крысолове из Гамельна, который своей музыкой соблазнил всех тамошних детей и увел их из города в подземелье. Спастись смогли лишь двое: один мальчик был хромым, а второй слепым; но оба всю жизнь потом мечтали о том, что могло бы с ними случиться, если бы и они оказались такими же, как все остальные дети.

Ну а тот человек, бургомистр, который, собственно, и был во всем этом виноват, потому что отказался платить Крысолову за сделанную работу, то ли утопился в реке, то ли спрятался в подземелье, как Каин, – в зависимости от того, какой вариант сказки вы в детстве читали.

Я вдруг понял, что где-то потерял зеленую папку с исповедью Нарсиса. Должно быть, я обронил ее еще на берегу реки, но и подумать не мог о том, чтобы туда вернуться. Нет, что бы ни случилось, а мой путь закончится здесь. Да и долг перед Нарсисом я выполнил.