Виктор Шепило - Ночь на площади искусств

— Не верю!.. Не ве-ерю!! — Это Келлер, отбросив свой слуховой аппарат и карманную партитуру, метался по залу, вглядываясь в застывшие лица, словно спрашивая и не получая ответа. В горячке он выскочил в фойе и оттуда еще долго доносился надсадный вопль:

— Никому не ве-рю-ю!

Звезды исчезли, и снова можно было видеть оркестр и дирижера, по-прежнему стоящего спиной к залу. Наконец он, очевидно, придя в себя, повернулся к залу, принялся слегка раскланиваться. Кто-то зааплодировал, но эти одинокие аплодисменты испуганно умолкли: перед залом стоял абсолютно седой старик со множеством морщин на лице и шее. Он неловко кланялся в абсолютной тишине. Ему поднесли букет цветов, который тут же увял в морщинистых руках дирижера.

В зал вбежал разгоряченный Келлер:

— Что это было? Кто это может объяснить? Это невозможно пережить и передать! Какая радость! Какая жуть! Ради достижения такого состояния люди годами постятся, уходят на десятилетия в горы, в пещеры, терпят издевательства своих знакомых. А нам? Все это вдруг даром! Даром?

— Даром? — переспросили из зала.

— Что вы так смотрите на меня? Да, я безумен! Безумен! Чтобы не пачкать себя грязью, хочу жить только на небесах! Почему вы молчите? Нам приоткрылась тайна небесных сфер. Мы услышали музыку звезд. Давайте хоть поаплодируем! — И Келлер принялся неистово бить в ладоши.

Вскоре зал бушевал от восторга. Долго продолжались овации. Наконец церемониймейстер объявил, что сейчас состоится положение партитур на вечное хранение в витрину. Все поднялись, и вдруг в зале появился Первый скрипач оркестра.

— Господа! — широко улыбался он, — Позвольте, я вам все же сыграю каденцию Яши Хейфеца! У него изумительные каденции к скрипичному концерту Мендельсона! Куда же вы? Вы не пожалеете, я это сделаю со всем обаятельным бесстыдством своего небольшого таланта!

Инцидент замяли. Церемония положения партитур сопровождалась приличествующими случаю речами. Выступила даже староста Капеллы непорочных девиц. Рядом с партитурами была выведена известная фраза Гиппократа: «Ars longa vita brevis est» — «Жизнь коротка, искусство бесконечно». Тут же выстроилась небольшая очередь. Люди проходили мимо витрины тихо, степенно. Избранным представляли переплетчика — замечательного мастера своего дела. Келлер и тут продолжал философствовать:

— Жизнь духа не имеет возраста. Сколько лет Гиппократу или Гомеру? Две тысячи? Три? Ничего подобного! Им столько лет, сколько вам, когда вы ими увлеклись. Да! Да!

Но его философия пропала втуне. Все торопились на прием. Он был организован в огромном банкетном зале. Присутствовало около трехсот человек. Столы стояли у стен и сервированы были отменно. Мэр и тут оказался на высоте — широко расправил крылья своей благотворительности. Он велел своему снабженцу, которого в шутку называл обер-гофмаршалом, не скупиться в средствах. Правило Мэра — не жалеть денег на еду и выпивку. Прием должен запомниться всем. И надолго.

В центре столов стояли вазы с фруктами, ближе к краю — холодные и горячие закуски на блюдах, напитки. Бокалы для шампанского, фужеры для пива, виски, джина, соков; рюмки, рюмочки, сто-поч-ки… А закуски! Канапе с зернистой икрой, с огурцом. С сыром, нет, с сырами: рокфор, камамбер, пармезан, швейцарский — из четырех разных кантонов, залетный грузинский сулугуни, взбодренный соусом тартар, сыр с беконом, с грибами, с крилем и морской капустой. Жареная форель с кусочками манго. Тарталетки с крабами, паштетом из гусиной печени, ветчиной. Королевская шарлотка из омаров и особое нетающее мороженое под соусом шантийи. Язык заливной, копченые сосиски, перепела, каплуны, зеленый горошек, спаржа… Нет!

Нет сил описывать такой стол. О крепких напитках вообще говорить не хочется, ибо одно упоминание о них вызывает у автора желание отложить рукопись и отправиться на поиски чего-нибудь горячительного, исключая, разумеется, одеколон, лосьон и гуталиновый крем «Кавказ». У автора давно уже созрела мечта — дописав роман, тихо спиться на окраине небольшого русского города вроде Арзамаса или Растяпино, ныне Дзержинск Нижегородской губернии. Да много ли нам надо, незаметным русским литераторам? Написать более-менее приличную книгу и тихо скоротать остаток дней своих в покое и относительном уюте. И чует сердце, что придется утешать свое самолюбие под родной полтавской грушей, где и пишутся эти строки… Но прежде — дописать роман. Бодрись, читатель, дело идет к развязке!