Аше Гарридо - Видимо-невидимо

Рассказывают, что звали его Родерик, был он рыбаком, жил на одном из островов у берегов милой земли. Дом его стоял ближе всех к берегу. И однажды он вышел проверить, как его лодка сохнет на берегу, а может просто — тоска одолела. Бывает такое с молодыми. Шел вот так по берегу, сам не зная, куда — и пришел. За скалами, показалось ему, песни поют, смеются. А там место такое — с берега просто так не достать, сверху со скалы не спуститься. Но любопытство одолело, а может, голос чей ему сердце тронул… Подкрался к скале, полез по ней вверх, глянул за ее гребень, а там, на песке возле самых волн дети Морского царя играют и танцуют. Развеваются по ветру длинные волосы — черные, русые, рыжие, весело блестят карие глаза, стройные ноги чертят фигуры на песке, гибкие голоса сплетаются в песню.

Засмотрелся было, да испугался: заметят его — что будет? Только собрался прочь ползти, как видит: рядом, только руку протяни, на скале шелковистые шкурки сушатся — серые, черные и золотистые. И как будто что-то под руку толкнуло: взял самую нежную, самую золотистую шкурку и унес домой. Спрятал ее на полку над входной дверью, сам не знает, радоваться или бояться: добыча знатная, но что с ней делать? И как бы бедой не обернулось дело…

А обернулось дело вот чем.

Село солнце, сел Родерик у огня сети чинить — дело это вечное, бесконечное, да и успокаивает. Водит в воздухе челноком, чертит им фигуры, а сам все вспоминает стройные ноги на песке, смуглые бедра, маленькие груди морских царевен, голоса их нежные. И то ли чудится ему, то ли в самом деле под дверью нежным голосом плачет и жалуется кто-то. Замерло дыхание, но рыбака так просто не испугаешь, море пугало — да не отступился от него. Выглянул за дверь, а там она, девушка, стройная, смуглая, из двери свет на нее упал, а волосы огнем золотым отсвечивают. И огромные глаза, карие, нежные, заплаканные. И ни одной ниточки на ней нет, как будто отродясь одежды не носила!

Плачет девушка и говорит:

— Помоги мне, человек земли! Я несчастная дочь Морского царя, потеряла свою шелковистую тюленью шкурку и не могу найти ее. А если я не найду ее, то вовек не видать мне милых братьев и сестер, останусь я на свете совсем одна и погибну.

Тут Родерик и догадался, чья шкурка у него над дверью припрятана, а голос девушки был точно тот самый, которые ему в сердце запал. Вынес Родерик одеяло, накинул девушке на плечи, в дом ее позвал. Протянуть бы ему руку, достать с полки тюленью шкурку — утешилась бы морская царевна, вернулась бы к милым братьям и сестрам своим. Но сердце его неразумное закричало: не отдавай, не отпускай! Смотрел и не мог наглядеться на красоту девушки, слушал и не мог наслушаться ее голоса. Захотел взять ее в жены, морскую жительницу, удержать на берегу, чтобы скрасила его жизнь, стала бы отрадой его сердцу.

Так сказал рыбак:

— Где теперь искать твою шкурку? Видно, злой человек ее забрал. Оставайся в моем доме, если хочешь, будь мне женой. А я буду любить тебя всю жизнь.

Вздохнула дочь Морского царя, вытерла волосами заплаканное лицо, полными тоски глазами взглянула на Родерика.

— Что же делать мне? Одна погибну среди людей. Ты, видно, добрый человек, останусь с тобой жить.

Сказала так и тяжело вздохнула о море, куда уж ей вовек не вернуться.

Дрогнуло тут сердце Родерика от жалости и рука потянулась к полке — но удержал ее, обнял ею девушку за плечи, прижал к себе, поцеловал. Или ей тосковать до самой смерти, или ему, если отпустит ее. Не решился, сказал себе: завтра отпущу. А потом: через год признаюсь. И еще через год. И когда дитя выкормит. И когда других детей…

Так годы прошли, дети подросли, стал Родерик уже не юношей, но зрелым мужем. А жена его все тосковала, выходила на взморье одна — слушать ветер и волны, слушать голоса милых братьев и сестер, зовущих ее, потерянную. Иногда и видела их издали, но не могла приблизиться к ним. Радовалась только когда смотрела, как танцуют на берегу ее дети, смуглые и кареглазые, когда слушала их дивные для людей земли песни. Но и сквозь эту радость проступала печаль.

Однажды собрался Родерик в море, поцеловал жену, детей — и на берег, к лодке. Вдруг ему заяц дорогу перебежал, дурная примета! Остановился Родерик: не вернуться ли домой от беды? Осмотрел внимательно небо, послушал ветер и говорит:

— Какие бури я видывал, а это не буря, так, ветрено только.

Столкнул лодку и уплыл в море.

А погода разыгралась не на шутку, ветер свистел и выл, так что в доме все встревожились, а младший сын выскочил наружу, посмотреть, не видно ли отца. Мать за ним: не случилось бы беды. Подхватила на руки, внесла в дом, а дверь не закрыла еще за собой. Ветер дверь схватил и стукнул ею так, что дом весь задрожал, полка над дверью покосилась и с нее соскользнула золотистая тюленья шкурка.