…Засыпав крупу в кастрюлю, я стала мерно размешивать будущую кашу небольшим половником (ложка в таком объёме попросту утонула бы). В квартире царила привычная тишина. Где-то за окном протяжно и печально завывала автосигнализация…
Вообще, если подумать, в моей жизни были только сны — и Кот. Остальное шло как будто фоном: вечно занятые родители, вечно занятые братья, чёртовы кухонные дежурства, школа, в конце концов. В школу мне ходить особенно не нравилось, потому что я постоянно засыпала на уроках, и учителя постоянно делали мне выговоры. И как я вообще умудрилась отучиться одиннадцать лет, притом отучиться неплохо — ума не приложу.
Сны заменяли собой скучные моменты жизни, эти лакуны безмолвия, которые в остальное время заполняла собой Кот. Тем более, когда я подросла, она стала для меня не просто сестрой и подругой, но и примером для подражания, — ведь она была такой… Такой…
Я всегда ей любовалась. Кот была красавица: высокая и такая же русоволосая, как папа, Лохматый и, возможно, Матрица. Худенькая, стройная, с огромными светло-голубыми глазами и неистребимыми веснушками на вечно загорелом, обветренном лице, она всегда носила тяжёлые туристические ботинки, крепкие штаны со множеством карманов и такую же жилетку поверх крупно-клетчатой рубашки, и из-за этой «амуниции» казалась ещё тоньше и изящнее. У Кота были длинные пальцы и удивительно крепкие ладони. Вообще, в ней была заключена недюжинная сила, в этой хрупкой девушке. Она с лёгкостью таскала тяжеленный рюкзак, который я и от пола-то с трудом отрывала. Честно говоря, во мне всегда жило странное чувство, смесь восхищения и зависти. Я хотела быть как Кот, хотела быть такой же стройной и сильной, но, к своему величайшему сожалению, я всегда была больше похожа на маму, а в данном случае это означало средний рост, широкую кость и эти проклятущие кучеряшки! Короче говоря, я была полной противоположностью своей сестре, и в детстве меня это здорово угнетало. Сейчас я отношусь к этому гораздо легче; тем более, Лохматый всегда учил меня принимать себя такой, какая я есть и, наверное, этому я от него всё-таки научилась.
Вообще, Кота любили все. Лохматый (и одно время это было поводом для моей ревности), родители, и даже Матрица, который, как нам иногда казалось, любит исключительно механические «формы жизни». Кота любили все, включая меня, — потому что не любить Кота было попросту невозможно. Кота любили соседи, без исключений, особенно старушки, включая самых вредных; Кота любили и оберегали местные хулиганы, которых обычно все сторонились; Кота любили продавщицы в магазине, ларёчники, кассирши в метро, водители автобусов и автомобилисты, всегда уступавшие ей дорогу. Кота любили даже полицейские из местного участка. Кота любили все, потому что Кот была… Самой лучшей. Самой весёлой. Самой улыбчивой. Самой отзывчивой. Самой… Самой-самой.
Кота, казалось, любил весь мир. И в определённом смысле мы были за неё спокойны, потому что знали: никто в этом мире не способен причинить Коту зло. Никто…
…Каша сварилась. Я вздохнула, щедро посыпала её солью и сахаром, потом перемешала и, посетовав на отсутствие сливочного масла (равно как и растительного), накрыла кастрюлю крышкой. Заодно из полки на свет божий были извлечены пять тарелок, глубоких белых тарелок с синей каёмкой. Обычно они служили как для супа, так и для каши. «Суп и каша — пища наша», — любил повторять папа, когда ему выпадало дежурить.
Ну и ладно. Зато для желудка полезно, не то что Матрицына пицца.
…Когда Кот пропала, мы сначала ничего не поняли. То есть, она ведь постоянно где-то бродила, бредила Керуаком, искала свой Путь, своё дао или что-то в этом духе (об этом лучше спросить Лохматого), так что её часто и подолгу не бывало дома. Но Кот всегда возвращалась. Всегда. Она никогда не звонила. Стоит сказать, что Кот была ярой противницей прогресса, и то, чему радовался Матрица, Кота ужасало. Она считала, что механизация и компьютеризация убивает в нас человеческое, превращая людей в биологические придатки механизмов, будь то телевизор, автомобиль или любой другой гаджет.
Так вот: Кот никогда нам не звонила, потому что у неё не было «мобильника». Пару раз она писала нам письма откуда-то с края земли, но обычно она просто возвращалась домой. А мы просто ждали. Я просто ждала её, — ждала, когда она придёт, усталая, забросит рюкзак в угол, скинет куртку и башмаки, и устроится на своём матрасе, который жил в углу комнаты.
Читать дальше