Дмитрий Тардаскин - Особо веселых заберет будочник

Один, не вынимая сигареты из ротовой полости, ножкой, по – блатному, удерживал домофонную дверь. Остальная братия, карачками да междометиями пихала комодца в прохладную тьму подъезда.

– Молодец! – Валерий проникся до комплиментарного характера диалога. – Зачем они только такой окрошки нарубили? По всей карте болтаться.

– Квест. – Иван равнодушно. – В сети-то глянь! Там есть, как пройти.

– Это нечестность, – Валерий деловито и с чувством глубокого уважения к авторам игры. – Самому надо допереть.

– О, как! – аж всхлипнул настроением Иван. – Сам-то ты пройдешь! Там такого нахуеверчено, пока пройдешь – не только ноги, еще и руки парализует.

Рокот скатывающегося со ступеней комода. Рокот скатывающихся следом грузчиков. Скрип зубов.

Почти восьмидесятилетний, заслуженный работник культуры, Валерий Всеволодович Камышев, резко крутанул вбок свою инвалидную коляску, сверкнув солнцем диски колес.

– Падла! – задышал он болезненно в Ивана. – Почему ты такая падла! Зачем ты всегда, сука, ноги-то мои вспоминаешь?! Я уже даже орать не могу, обижаться уже не могу на это! Нечем! Там все перегнило от боли внутри. Нету ничего там. Пусто, бля… Мразь.

Коляска повезла своего пленника в сторону подъезда.

– Валер. Валера! – бесплотно в спину. – Прости.

Безмолвие.

– Ну, куда тебя понесло-то дурак?! – сердцем. – Как ты подниматься? Ты же никак по ступенькам по этим гребаным. Сейчас Нина уже приедет из больницы – поднимем тебя. Нина с уколов… Валера!

Дверь закрылась.

Семидесятилетний ветеран труда Иван Николаевич Дергачев, остался возле скамейки один. Водил глазами, шумно дышал. Переживал. Стыдился. Задымил очередной зубочисткой.

Куски недоставленного комодца злобно швыряли в кузов.

Когда Влас начинал пить, жители поселка собирали документы, хватали детей и уходили в леса. Влас же, отпившись, зажигал сигнальный стог сена – люди возвращались. Было три случая, когда кто-либо из мужиков не успевал покинуть жилища и становился собутыльствующим сострадальцем Власу. Двое сошли с ума, одного чудом отлили холодной водой, но разговаривать прекратил окончательно.

– Что вы тут делали-то, Влас? Угробил мужика! – Люди.

– Жуировали. Он не смог. – Влас.

Трезвенничал Влас на мельнице. Там же была слажена и маленькая пекарня. Горячий, сводящий ароматом с ума хлеб сам носил немощным старикам, раздавал ребятишкам, притаскивал в местную лавку. Его любили невероятно. Он земляков тоже любил, оттого не искал их пьяный по лесам. В припадке алкогольного безумия – бил поросятами быков или быков об деревья, или деревьями по воде лупил. И ревел как медведь. Бессильная злоба богатыря не у дел.

– Война бы началась что ли, – причитали старушонки. – Погибает силушка.

Война началась. Влас дошел до Курска и, оставив ноги, поехал в родной поселок.

– Жуировал с фашистами. А вот, сука… Глянь! Не смог. Разлетелся на запчасти, – плакал пьяный.

Бабы и старики жалели. Ребятня таскала ему картошку да изредка хлеб. Немцы до поселка не дошли, а вот голод добрался и остался на постой. Влас сладил себе тележку, помогал, как мог, подымали хоть какой-то урожай. Пришла победа. Власа оформили кладовщиком. Из жалости сосватали за солдатскую вдову. Та, из жалости, за него пошла. Родили девчушку. На радостях дня три жуировал в холодной бане, людей сторонился: калека. Зажил потихоньку.

Ввечеру повисли с соседом на заборе, перекуривали.

– Хоть бы в клуб по воскресеньям выходил, Влас?

– Моя ходит, – безразлично затянувшись.

– Ну, сам-то чего?

– А на какой я там людям? Смех подымать? Стакан я и в бане в глотку залью, чтобы доня не видала. – Влас начал закручивать вторую.

– А Иван у нас без руки пришел! – Сосед взволнованно закашлял. – Петька баб Валин – вся спина в пулях. Ты герой для людей, а бегаешь их.

Влас больно сглотнул:

– Герой… Герой жуировать должон, праздновать! А я как падаль в канаве валялся, сестричек ждал. Тошно мнеченьки, сосед. Знаю, есть люди, плоше у них судьба пошла, а вот сам тоже валяюсь по земле да ору. Жалость к себе прямо душит. И день, и через день. А силы осталось – хошь подковы гни, хошь деревья… А куда? Дальше тележки своей да этих протезов гребанных не уйти.

– Слышь, сосед, – помолчав и, резко, Власу. – Айда бутылочку посидим? Есть у меня.

Влас крепко затянулся, обстоятельно заплевал окурок:

– В избу метнусь. Огурцов малосольных…

Солнце падало в лес. В соседнем поселке кто-то поджег стог сена.