Люся Шелапутин ходил по дому чудес всегда как-то немножко бочком, подпрыгивающей петушиной походкой, осторожно поджав руки в локтях и вытянув вперед острый носик, торчавший между испуганно вытаращенными глазками. Стихов он не писал, но тем не менее постоянно в кого-то влюблялся и с точно такими же, как у папаши, результатами.
Посмотрев на Люсю, всезнайка Остап Оглоедов глубокомысленно покачал головой:
– Сразу видать, что за фрукт. Пальцем деланный. Потому у него в голове этакий перекос – параллакс.
По профессии Люся Шелапутин был профессиональным неудачником. А по штатному списку дома чудес он числился личным шофером управделами. Но ездить Артамону было почти некуда, и, чтобы шофер не болтался без дела, он поручил Люсе по совместительству должность своего лейб-библиотекаря.
Когда-то Артамон достал где-то кучу старых книг, которые свалили в одной из задних комнат, назвав этот чулан библиотекой. Никто об этой библиотеке ничего не знал, а кто и узнавал, тому говорилось, что она пока еще находится в стадии комплектации. С тех пор лейб-библиотекарь Люся мирно сидел в своем чулане и, запершись на ключ, занимался этой комплектацией. Судя по толстому слою пыли на полках, к книгам он никогда не прикасался.
Таинственной библиотекой пользовались только два человека. Когда управделами требовалось опохмелиться без свидетелей, он приходил инспектировать работу своего лейб-библиотекаря и рычал:
– Люся, ты опять бездельничаешь? А ну-ка сбегай за пивом!
– Какого вам? – испуганно таращил глаза Люся.
– А ты что, сам не знаешь? Мюнхенского, конечно! Люся молча хватал свой изорванный портфель, который служил специально для таких целей, и сломя голову мчался в соседнюю пивную. Если приходили посетители, им говорилось, что управделами уехал по срочным делам. Тем временем неистовый Артамон мутными глазами обозревал свою библиотеку, вспоминал золотые времена, когда он был директором школы для дефективных детей, и всячески распекал своего лейб-библиотекаря.
Иногда в книжный чулан с озабоченным видом наведывался потомок Чингисхана. Поправляя сползающие на нос очки, он шептал что-то на ухо своему проблематичному сыну. Люся делал удивленное лицо:
– Ха, я думал, как бы у тебя денег занять, а ты меня обскакал и пришел у меня занимать. С удовольствием бы, папочка, но у меня в кармане – вошь на аркане.
Проблематичный отец мрачно грыз пустой мундштук и вздыхал:
– Если денег нет, то дай хоть закурить.
– Что, закурить? – всплескивал руками сын. – Да ты, папа, прямо мои мысли читаешь. Я сам только что подумал, нет ли у тебя лишней папироски?
Как-то Гильруда спросили, зачем он держит такого бездельника, как Люся. Комиссар задумчиво пожевал губами:
– Из уважения к русской истории. Ведь это последний из Чингисханов.
Где-то и когда-то лежал вдоль большой дороги лошадиный череп. Бежала по дороге мышка, увидела череп, понюхала и устроилась в нем на жительство. Чтобы не скучать, пригласила мышка в компаньоны навозного жука. За жуком приползла улитка. За улиткой дождевой червяк, божья коровка и прочие Божьи твари. Так они и жили – не тужили.
Со стороны казалось, что по такому же принципу жили и чудаки в доме чудес. В тихом домике по соседству мирно, как купеческая возлюбленная, дремала военная разведка. А в потайную калитку между домами вместо веселого купца теперь бегал комиссар дома чудес Сося Гильруд.
Свою кличку Гоняло Мученик папа Миллер заслужил честно. Хотя бегал он много, но доходов это приносило мало. Разве что угостят папироской. Поэтому семью содержала, собственно говоря, Нина, которая работала машинисткой на радио «Свобода».
Однажды, когда дела с заработком были особенно плохи, Гоняло Мученик вспомнил, что в доме чудес иногда покупают статьи со стороны. И он решил испытать свое счастье в литературе.
Для начала Акакий Петрович списал или, как говорят, скомпонировал свою статейку из нескольких чужих статей. Пока он прямо списывал, все шло хорошо. Но в промежутках получалась такая путаница, что Акакий Петрович старался скрыть это за умышленно неразборчивым почерком. Одновременно это скрывало и дефекты правописания.
Затем Гоняло Мученик передал эту писанину Борису Рудневу с просьбой посодействовать. При этом он занял у Бориса сто рублей в счет будущего гонорара. Друг семьи почитал, чертыхнулся – и переписал все заново. Потом он передал эту стряпню Сосе Гильруду. Комиссар дома чудес посмотрел на подпись папы Миллера и понимающе усмехнулся:
Читать дальше