Гоблин MeXXaniK - Ассасин. История первая

– Но это не оправдывает того, что вы хотели убить человека, – ответила девушка.

Я равнодушно пожал плечами:

– Ну не убил же.

– Вас с трудом оттащили трое сотрудников. У парня, на которого вы напали, к слову, тяжелая моральная травма. Вы пытались его убить, а потом ещё и оскорбили в здании суда.

– Какие все нежные. Не оскорбил, а высказал при общественности факт, который он тщательно скрывал. Как вы там, мозгоправы, говорите: признание проблемы есть первый шаг к её решению?

– То есть, вы не испытываете раскаяния?

Я вздохнул:

– Очень, очень раскаиваюсь. ночами не сплю. Места себе не нахожу от горя. До того я подавлен этим поступком.

– По вам не скажешь.

– Стараюсь скрывать свои настоящие чувства. Это я с виду такой хам. А в душе обливаюсь слезами и мысленно прошу прощения. Впрочем, внешне я вряд ли смогу это показать. Образ мудака может разрушить.

– Что сделало вас таким? – с внезапным интересом спросила девушка.

– Вы точно хотите это знать? – усмехнулся я.

– Да.

Доктор с готовностью схватила ручку и глаза её жадно заблестели.

Я тяжело вздохнул:

– Ну слушайте, коли уж интересно. Сам я не местный. Так уж сложилось, что из родного города пришлось мне бежать. Очень красивое, к слову, место. Знаете, он расположен на слиянии двух рек. Одна делит город пополам, вторая – отрезает окраину города от области. Область та так и называется: Заречье. Но не о том речь. Так вот: река, что делит город пополам, словно прокладывает незримую черту между двумя мирами. Даже названия улиц сами за себя говорят. Верхняя часть сплошь названа в честь писателей, художников, композиторов и прочей интеллигенции. Нижняя часть изобилует названиями в честь вождей революции и других видных деятелей флешмоба, устроенного в тысяча девятьсот семнадцатом году. Это когда Зимний дворец захватили. Там одних только улиц да проспектов Ильича несколько. Так, я опять не о том. Люди по обе стороны реки тоже живут разные. В верхней части-те, что побогаче. В нижней же – простой народ. Там раньше было много предприятий, вокруг которых образовывались рабочие районы. Но все пошло по пизде, когда грянул кризис. И детки с тех улиц все как на подбор: простые парни со сбитыми костяшками, мягкие в общении как наждак. Уровень преступности там тоже оставляет желать лучшего. Знаете, целые микрорайоны есть, где даже днём появляться не стоит. А уж ночью там лютый пиздец творится. Туда полиция не приезжает, представляете? С утра могут. Только чтобы протоколы составить и трупы увезти. Угадайте, в какой части города я родился?

– Судя по тому, что ваш отец оплатил вам реабилитацию – в верхней, – сухо ответила девушка.

– Неее, – с ехидной усмешкой протянул я. – Это сейчас папка богат. А тогда мы жили в нижней части. Не на окраинах, конечно, в центре. Рядом с площадью первого вождя революции. Потом в семье появились деньги и мы переехали в верхнюю часть, в элитный район. Но родился и прожил долгое время я именно в нижней. Не трущобы, конечно, но жизнь в подобных районах подталкивает человека к весьма интересным поступкам. Да таким, что порой, ложась спать не поймёшь, проснёшься ли ты поутру. Тяга к грабежам и кровавому блудняку захлёстывают тебя, с головой погружая в омут насилия и погромов.

Так случилось и со мной. Совершив первое преступление, будучи ещё подростком, я уже не мог остановиться. Эти поступки меняют тебя. Неуловимо, незаметно, делают другим. Я рос крайне беспокойным ребенком. Мачехе и отцу было плевать на моё воспитание. Они не были запойными алкоголиками, наркоманами и не вели асоциальный и привокзальный образ жизни. Вовсе нет. Просто они были заняты работой и собой, а до меня им не было ни времени, ни дела. Родная мать лежала в психиатрическом стационаре специализированного типа. Суд признал её невменяемой и заменил колонию общего режима по совокупности совершенных ей особо тяжких преступлений, на дурку. Где через три года интенсивной терапии она под действием аминазина превратилась в овоща. Отношения с мачехой не сложились с самого начала, так что дома царил вооруженный нейтралитет. Она не обращала внимания на меня, я – на неё. Отец с утра до вечера пропадал на работе. По иронии судьбы он был президентом адвокатской палаты города. И жаждал, чтобы сын пошёл по его стопам, да только я этого не желал. С самого детства я был предоставлен сам себе, бродя по заколоченным чердакам и темным, сырым подвалам. Компании в таких местах попадались весьма подходящие, так что к семнадцати годам приводов у меня было больше, чем иные люди раз в метро спускались. Поэтому махнув рукой на мою карьеру, отец забросил свои надежды. К тому времени я на пару с моим приятелем Чумой, работал то на Лёшу Большакова, то на Паука, и абсолютно не понимал, зачем вести адвокатскую практику, когда за один вечер можно получить двухмесячную зарплату среднего юриста города. К слову, Чума – весьма своеобразный тип. Он бы вам понравился. С него можно готовую диссертацию писать о многочисленных отклонениях в психике.