Ким Шмонов - Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

История эта произошла со мной в самый разгар эпохи застоя. После того, как я месяц провалялся в лазарете с какой-то непонятной тропической лихорадкой, авторитетная медицинская комиссия, которая меня осматривала, заключила, что служить в армии мне дальше совершенно нельзя. А так как военная часть в песках Средней Азии, где я готовился исполнять интернациональный долг, оказалась совершенно секретной, домой я ехать пока не мог, потому что мои документы почему-то находились в каком-то Урюпинске, в стройбате, где я числился по «легенде».

Тогда мне и пришлось торчать несколько месяцев в одном хорошо известном среднеазиатском городе недалеко от места моей службы. Документы двигались в мою сторону крайне медленно, и хоть я и надеялся на то, что они когда-нибудь до меня дойдут, ни о каком ускорении их передвижения не могло быть и речи. Причем весь этот процесс осложнялся псевдо-сверхсекретной конспирацией и бюрократической тягомотиной. У меня был небольшой запас подъемных денег, а документов – можно считать, что и вовсе не было. В местном военкомате не нашли ничего более оригинального, чем выдать мне справку об освобождении из местной колонии строгого режима.

Надо было как-то существовать, и я терся на местном рынке, пытаясь заработать пару рублей, выполняя работу грузчика или носильщика. Работать официально мне было нельзя, и заработки мои были очень скромными. Жил я в каком-то бараке из шпал, и вскоре стал весьма страшен: грязный и заросший до неузнаваемости, в каких-то обносках, которые скоро уже впору будет называть «лохмотьями». Терпение мое кончалось, и я уже всерьез подумывал о том, а не вынести ли мне кассу из какой-нибудь чайханы.

Однажды на рынке ко мне подошел средних лет мужчина с аккуратной загорелой плешью.

– Смотрю, ты тут прописался… Вижу, не из местных. Кто таков?!– спросил он.

Я молча протянул ему справку.

– Каражал? – удивленно спросил он, подняв левую бровь.

В общем, через минуту он меня расколол, так как про Каражал я совсем ничего не знал. Разве что, только название.

– Из партизан, что ли? – усмехнувшись, спросил он

Как оказалось, он уже знал и про сверхсекретную часть, и про эти странные справки.

– Все должно быть секретно, я понимаю… – в итоге заключил он – Только ты эту бумажку оставь для мусоров, а еще лучше спрячь, и никому больше не показывай.

Потом он предложил мне подзаработать.

Работа оказалась непыльная, но очень ответственная. Незнакомец дал мне ключ. Каждое утро этим ключом я должен был открывать абонентский ящик на почте и брать оттуда записку. В записке был указан номер ячейки камеры хранения на местном вокзале и код от нее. Мне следовало вскрыть данную ячейку, где меня должен был ожидать массивный черный баул с товаром.

С этим баулом надо было ехать на электричке до другого не менее известного среднеазиатского города, чтобы оставить его уже там, опять же в ячейке камеры хранения на вокзале, а затем на почте бросить записку в другой абонентский ящик со строго определенным номером.

Следующей электричкой я должен был возвратиться назад, а вернувшись, можно было позволить себе заниматься любыми личными вопросами вплоть до следующего утра, когда я должен был снова достать из первого ящика очередную записку вместе с причитающимся мне вознаграждением в советских денежных знаках.

– Если возникают проблемы, пиши записки. Оставишь в ящике, я быстро все узнаю и тогда тебя найду. Если захочешь уехать, утром записку не бери, заберешь деньги, закроешь ящик и кинешь в прорезь ключ. Тогда ты свободен, езжай куда хочешь, но в этом городе я тебя больше видеть не должен.

– Да и еще. – продолжал человек с загорелой плешью – Первое. В баул не лезь. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Чтобы ни происходило. Второе. Предупреждаю сразу. Исчезать с товаром не советую. Найду, хоть на Северном полюсе. И последнее. Если заметут мусора, лепи горбатого, все, что только придумаешь. Кроме правды. Никто не должен знать ни про меня, ни про эти ящики.

Все это, конечно, мне сильно не понравилось, но выхода у меня другого не было. Финансовое состояние мое было настолько плачевным, что впору было просить милостыню.

Вот так я и стал день за днем ездить туда и обратно электричками. Поначалу я сильно напрягался, боялся, что баул украдут, я проеду нужную станцию или милиция что-то заподозрит, но потом свыкся и понял, что в данном случае лучше всего – это вообще ни о чем не думать, относясь к баулу, как, скажем, к сумке с грязным бельем, с легким пренебрежением. Так что через неделю я уже умудрялся даже подремать между станциями. Заглядывать в баулы я и не думал. Честно говоря, я и сейчас понятия не имею, что там было. А на следующий день в ящике меня ждала трешка или пятерка, а иногда даже и червонец с запиской: «Сегодня отдыхай».