Игорь Редин - Синий роман

– Да не об этом я сейчас, – Алик вылил себе в рот остатки чеченского самогона. – Откуда она узнала про этот чёртов жест?

– Да. Жизнь загадками полна.

Эта фраза подействовала на Константина, как будильник. Он поднял голову. Наводя ориентир, покрутил ею по сторонам и, сказав:

– О! Стихи! Я люблю стихи, – стал декламировать:

В одних трусах на босу ногу,

Из кухни прямо в поднебесье,

Я пытаюсь нащупать дорогу

К Богу.

Но коварные хитрые бесы

Наличием стройных и длинных ног,

Обтянутых в лайкру, обутых в каблук,

Мешают мне. И я слышу, как слог:

Тук-тук. Тук-тук.

Тукумский – нет – тунгусский каменюка

Упал на Землю, расчесав тайгу

(слегка похоже на Эдемскую гадюку

Что шороху наделала в саду).

Стакан кефира на столе

Мне вдруг напомнил о тебе,

А в пепельнице сигарета

Лишь подтвердила мне всё это.

И кошка, сидя у окна

Зимой и ожидая лета,

Сказала мне, что ты одна,

Как безгарнирная котлета

И ждёшь меня…

Любовь – игра,

Как баскетбол или футбол

Где Стэнли Джордан Марадонна

Пытается в ворота гол

Забить. Но нету гола.

И мяч, увы, не кокаин,

А нос, похоже, не ворота.

И вот теперь сей ас один…

Однако Бог ему судья.

А Он – не я.

Зима – это не лето

И тьма мне не заменит света

А впрочем, так же, как свет тьмы.

И вот итоги: мы одни.

Война похожа на прогулку

По венам кайфа. И проулком

Дождливым и грязным к тебе я бреду,

Как подобает, в пьяном бреду

Я пытаюсь нащупать дорогу

К Богу.

В одних трусах на босу ногу

Из ночи прямо в поднебесье,

А может быть к морю, выйдя из леса.

Он замолчал, а я подумал:

– Неужто он сам написал?

– Нет, – ответил Костик, – не я.

– А кто?

– Не помню, – сказал он и свалился под стол.

– И что теперь делать? – Алик с сожалением посмотрел на пустую банку из-под чачи и любовно пнул Костика ногой в область печени.

– Ничего, – ответил я, – проспится. Сам уйдёт.

– Да я не о нём. Я об этом, – он показал мне пустую банку.

Azzillo.

…в поисках ключа от солнечной стороны Ай-Петри, построенной над морем дождём и ветром, они перелопатили три пляжа, две библиотеки, ящик пива и водки, обслюнявили телефонными звонками рыжую душу последнего поэта виноградно-целлофановой эпохи и, ничего не найдя, в расстроенных чувствах ушли в запой.

Похмелялись они матэ и солнечной музыкой Matia Bazar.

За спиной серого рассвета – он выдался дождливым – пытался спрятаться мой город. Но все его попытки оказывались тщетными. Музыка намокшего тротуара проникла в его переулки раньше, чем он успел засобираться в дорогу. Города так же, как птицы, редко сидят на одном месте. И ещё реже думают о предстоящем пути. Они вообще не думают. Просто собираются и идут…

Я не знаю, как у других, а вот у меня с бодунища, если и получается думать, то только членом…

– А откуда у тебя этот диск появился? – спросил один, добавляя в тыкву с травой горячую воду.

– Мне его Наташа прислала, – ответил второй.

– Это какая?

– Та, что сейчас в Италии.

– С неприлично огромной грудью?

– Неприлично огромная грудь у тёти Кдары. А у Наты просто высокая и, скажу я тебе, очень красивая грудь, – ожидая, когда подойдёт трава в тыкве, он закурил.

– Ну, это как посмотреть…

– Да как ни смотри. Красивая грудь – она и в Италии красивая.

– Ты хотел сказать: в Африке?

– Хоть на северном полюсе! – он непроизвольно поёжился. – Только там холодно и размеры не имеют никакого значения.

На матэ их подсадили Борис с Ромой. Нет, до этого был, конечно, Кортасар, но он почему-то ничего не рассказал им о рецептуре приготовления парагвайского чая. А вот Рома, добрая душа, и Борис, генерал Солнца, поделились знаниями. И теперь матэ – фаворит употребляемых жидкостей. По крайней мере, на ближайший час. Пока не пробьёт восемь утра.

Можно не мучиться и пойти в магазин, что работает круглые сутки, но ночники предназначены для ночи, а при свете солнечного света (даже если он с трудом пробивается сквозь тучи) лучше тариться в магазине, открывающем свои гостеприимно-скрипучие двери в восемь утра. Себе дешевле будет.

Разобрав по слогам Наташу с неприлично красивой грудью и споив кошку, хранительницу жилища, остатками матэ, они вышли под дождь.

Некто Ганг Кулебякин, для подтверждения своих атеистических заблуждений, в пьяном бреду зарезал Бога. Заблуждения стали мировоззрением.

В магазине сонный, плохо выбритый продавец отчаянно боролся с зевотой. Что-то должно произойти. Потому что так не может дольше продолжаться.