Андрей Зоткин - Грязь. Сборник

Ох, Зарёв, Зарёв… Что еще можно сказать о тебе?

«…Десять лет назад в нашем городе сложилось крайне интересное творческое объединение. Себя они никак не называли по причине того, что их связь строилась в первую очередь на дружеских отношениях ее членов и их деятельность не была направлена на достижение какой-либо конкретной цели. Часто их собрания больше напоминали дружеские встречи или неформальные творческие вечера. Казалось бы, зачем в нашей книге под названием «Последняя Культура», рассказывающей о последних настоящих (!) культурных деятелях нашей страны перед эпохой бесстыдной массовости и обнищания всех жанров и направлений, вести речь о каком-то безымянном дружеском кружке? Может, их объединение и было безымянным, но имена участников до сих пор гремят в различных сферах общества как синоним новаторов, мастеров и светил отечественной культуры. В рамках этого объединения они обменивались идеями, росли как творцы и помогали в этом своим коллегам. Они не намеревались устраивать революцию в культуре, переворачивать догматы и свергать классиков, однако именно они своими смелыми произведениями сделали последний качественный скачок искусства – это неизменная судьба гениев. В состав объединения входили А. Цвет, В. Вебер, М. Кравец, Д. Берк, М. Игнатьев, К. Златоусцев, Я. Ёж и, конечно же, Н. Зарёв. Как мы видим, здесь собрались яркие представители совершенно различных направлений: от тяжеловесной классики театра до андеграунда, не признающего никаких авторитетов. Зарёв здесь заслуживает отдельного упоминания, потому как именно он являлся душой и идейным вдохновителем этого объединения. Он в своих немногословных интервью всячески открещивается от подобных высказываний в его адрес, однако, по словам его друзей по цеху, всё было именно так…»

Он вышел из здания вокзала в восемь часов утра. Посмотрел по сторонам на оживленные улицы, не зная куда идти. Но это мало его беспокоило: он знал, что его где-то ждут.

Вдалеке раздался приглушенный раскат грома. Зарёв поднял голову и всмотрелся в серое небо, будто изучал нового знакомого. Этот был невероятно молчаливым и с виду грозным, но в то же время таким мягким, легким, воздушным. Напущенная тяжелая хмурость – вот чем небо пыталось оттолкнуть новых знакомых. Оно бережно хранило свои чувства, прятало сердце за неприветливыми ледяными ливнями. Николай улыбнулся – они еще подружатся.

В этот город приятней всего приезжать на поезде. Со стуком и грохотом поезд проезжает Обводный канал и через несколько минут медленно заползает на величественный вокзал. Толпы встречающих, потоки прибывших, дребезжание сотен пластмассовых колесиков чемоданов, проезжающих по несчетным стыкам плит. Пройдешь через вокзал на одном дыхании – ведь там впереди уже видны высокие двери, через которые льется тусклый солнечный цвет, похожий на мелкий снегопад. И у этих врат столпотворение: люди медленно выходят в город, стоя друг за другом, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, будто они собрались у дверей особняка Гэтсби; неотступно двигаясь за идущим спереди, не желая потерять свое место в такой близости от столь желанной награды – лишь двери пройди, и мир чудес примет тебя. Вокзал – это лишь кроличья нора.

На самом деле повода для беспокойства не было – где-то среди людей затерялся Антон Цвет, старинный друг и бывший одноклассник Николая. И он как всегда опаздывал. Зарёв подошел к краю бордюра, отгороженного от проезжей части тяжелыми цепями, протянувшимися от одного металлического столбика к другому. «Никак якорные цепи, славные традиции Балтийского флота?», – с усмешкой подумал поэт. Он вспоминал заброшенный и оставленный богом Кронштадт – гордую обитель отечественного флота, а ныне никому особо и не нужный городок, накрытый покрывалом истории, которое приносит с собой только пыль и гнетущее ощущение пустоты. Кто знает, быть может, когда-нибудь и с северной столицей произойдет то же самое. Падёт всё, останутся лишь камни и дикари, конвоируемые людьми в касках. Надо думать, это будет не скоро.

Поэт качнул ногой «якорную» цепь. Они не виделись с этим городом десять лет. И что же? Всё та же надпись «Город-герой Ленинград» на здании напротив вокзала, всё тот же обелиск в центре площади, круглый вестибюль станции метро… Глазу не за что было зацепиться. «Надо углубляться в город» – подумал Зарёв, – «Быть может, там таятся сюрпризы и неизведанные берега?» Он поднял свой потрепанный чемодан с фотографиями Делёза, Мисимы, Мандельштама, Одри Хепберн и Довлатова внутри, и пошёл искать улицу известного поэта.