Тимофей Вилкин - Бзик в кратком

Рефрактор U быстро пришел в себя после продолжительного бега и неожиданного извержения недокиви. Что же сказать богу? Самому богу! Было неловко, ведь рядом не было журналистов и ЦРУшников, которые могли бы сформулировать вопрос за него и остановить надвигающиеся Авгиевы конюшни, если вы понимаете, о чем я. Ах если бы он только мог пересилить самые скрытые барьеры своего сознания и выдавить из себя долгожданное слово. Это можно было бы назвать Восьмой Симфонией Петра Чайковского. Ему нужно было узнать ответ лишь на один вопрос, загадать лишь одно желание. Он хотел открыть двери собственного воображения, чтобы создать своего бога, а не быть инфузорией туфелькой в гуще серой массы других себе подобных. Не хотел сидеть в желудке коровы.

– О пресветлейший образ света, создатель озера и ветра. Моя надежда, а также вера. Прости, что разбудил тебя, и разлучил с Венерой. Я не достоин, понимаю, я жалкий лист, плывущий по реке, но я пришел к вот этому вот краю, чтобы сообщить тебе о просьбе на собственном же языке. Пришел я не с пустой ладонью, принес почтенные дары, это пустяк определенно, но ты ведь бог, а я не ты. Открой мне знания всех цветов и объясни в чем смысл слов, ведь я готов, я ведь готов! – восторженно произнес Рефрактор U и достал коробочку из рюкзака, которая, как и в прошлые разы не открывалась. Дер Меркур никак не реагировал и продолжать держать на себе все небо. Тогда шестой швепсер решил, что великое существо ожидает увидеть, то, что в этой коробке лежит, то, что не ожидает даже сам швепсер. Во что бы то ни стало нужно ее открыть. Рефрактор достал из рюкзака консервный нож и начал ковырять замочную скважину, но не помогло, все было тщетно. И тогда он положил коробочку на песок, продолжая надеяться на чудо. Тем временем Озимандиас выкопал небольшую ямку, размером метр на метр, и она стала новой жилой песчанкой, а Человек Снег думал о том, что если человек будет только требовать и при этом даже без уважения, то он достигнет лишь дна пищевой цепи. Он смотрел на фиаско Рефрактора U и вспоминал меня. Я, при виде Дер Меркура тогда решил обрадовать его анекдотом, который мне когда-то поведал один выдающийся джентльмен. Звучал этот анекдот так:

У Шопенгауэра однажды заболела спина, и помочь могло только одно средство – «Гдегель», но был он только у Гегеля. Подходит Шопенгауэр к Гегелю и говорит.

– Гегель, где «Гдегель»?

– Вот где «Гдегель» отвечает Гегель.

После этого анекдота Дер Меркур пустил меня в себя, горжусь своим/чужим остроумием. Но Рефрактор не умел шутить, поэтому совет рассказать шутку, предложенный Человеком Снегом с помощью жестов был отвергнут. А зря! Этой истории порой не хватает хороших шуток.

Подождав еще некоторое время, швепсер начал активно действовать, кривляться, махать рукой и пришлепывать ногой. Дошло даже до того, что он начал обзывать бога «шашистом» (самое жесткое оскорбление в Меркуриале. Слово «шаш» на языке покатаков (смешно конечно) означает крайнюю степень недовольства, а потом первые путешественники переняли его, изменив чуть-чуть написание. В последний раз оно было произнесено недовольным покатаком-сыном доставщика пиццы за 5 секунд до пинка поддых от секюрити «Барбарбара»). Что это получается! Охранник и Дер Меркур находятся в одной варне? Вдруг, Человек Снег подпрыгнул и начал очень быстро и молниеносно произносить фразу, да так отчетливо, будто бы жил все это время в обществе постоянно-болтающих людей, будто бы не было ссоры с сестрой, 30-летней ссылки и одной лишь «и краткой» в разговорном словарном запасе, он произнес: «Это не он рисует, мы рисуем, он просто диск, а боги мы!». После этого, его рот начал тараторить это так быстро, что его ледяные губы начали кровоточить. В промежутках между фразами он просил о помощи свою маму: «Мама, мама!». С каждым разом он все медленнее это выговаривал, потому что было нечем. Он спросил у Рефрактора

– Почему я не чувствую губ?

– Потому что у тебя их нет, дружище, ты труп, – ответил Рефрактор и после этого Человек Снег рассыпался на снежинки, от него остался только запотевший след от пяток на песке. И стоило это все того? Кучу лет рабства у собственной жизни окончить подобным образом. Возможно, было бы лучше, если бы Человек Снег с самого начала принял участь смерти, тем самым искупив грехи собственных замыслов. Попросил бы прощения у самого себя, пока он еще мог это сделать. Всегда ошибки осмысляются слишком поздно. Всем же известно, что в момент расходного эпилогического издыхания происходит молниеносная реинкарнация чувств и действий, возможно даже ведущих к сублимации. Именно поэтому многих творцов тянет гностически к смерти и ее познанию. Сколько уж молодых и одаренных «исследователей» перешагнуло порог и не успело захватиться за фол последней надежды. Да и, поверьте, коматозником быть непросто. Я это знаю.