Вадим Чекунов - Кирза

Фыркнув вонючим выхлопом, рейсовый отъезжает.

Вася стоит на задней площадке, и машет нам рукой. Сквозь грязное и мокрое стекло уже не видно его лица. Лишь широченная темная фигура и огромная ладонь.

«Бип! Бип! Бип-бип-бип!» — на футбольный манер вдруг неожиданно сигналит водила автобуса. И дает еще один гудок — длинный, затихающий и теряющийся в сыром воздухе.

Вот и все.

Лишь рябь дождя на лужах. И тоска.

В части событие — привезли первых новых духов. Все в ту же казарму, что приняла когда-то и нас. Цейс больше в карантине не командует — ушел в Можайку. Вместо него старлей по кличке «Тычобля» из «мазуты».

Нам духи уже не интересны почти. Так — любопытно, кто и откуда. Новые лица, все же. «Вешайтесь!», завидя их, не кричим. Это дело тех, кому на дембель через год. Лично мне надоело все уже — вся эта осенне-весенняя круговерть. Складки, бляхи, кокарды, крючки и количество тренчиков на ремнях…

Отпустите, отпустите меня домой… Да сколько ж можно-то…

Через неделю, к общей радости, ушел на дембель Укол. До Нового года, хоть и обещали ему, держать не стали.

«Пиздуй, и не встречайся…»- сказал ему на прощанье Ворон.

Еще неделю назад Укол каждую ночь мечтательно расписывал, как он собирается навалять взводному на свой дембель.

Узнал об этом Ворон, или нет — неизвестно. Но от греха подальше взводный свалил в город в день увольнения Укола.

Укол торжествует, собираясь на инструктаж.

— Чуваки, зла на меня не держите, кого обидел если, — говорит он, шнуруя ботинки.

Их Укол отобрал у Трактора, при мне. Другие, с обрезанными рантами и сточенным каблуком, спрятаны в военгородке, у буфетчицы.

Я лежу на койке. Случайно повернув голову, замечаю стоящего у начала взлетки Кувшина. Тот, очевидно, давно уже делает мне какие-то знаки руками. Стоит он так, чтобы его не было видно с рядов осенников.

Все это удивляет так сильно, что сую ноги в тапочки и иду к Кувшину.

— Ты не охуел дедушку к себе подзывать? — беззлобно усмехаюсь, подойдя.

Кувшин на шутку не отвечает. Собран и бледен — больше обычного.

— Чего такое? — беру его за плечо и веду в сушилку.

Выгоняю оттуда пару копошащихся в куче сырых бушлатов «мандавох». В сушилке стоит плотная вонь сапог и гнилой ваты.

— Вадим… — впервые по имени обращается ко мне боец. — Есть дело…

Блядь, залет, что ли, какой…

— Говори.

Кувшин, глядя прямо в глаза, тихо просит:

— Отпусти меня до обеда. До построения. Пожалуйста.

— Куда?

Кувшин, по-обыкновению, молчит. Бледное лицо его покрывается пятнами.

Упрямый. Не пустить — сам сбежит. Видать, сильно нужно ему.

— Залетишь — сам отвечаешь. Я тебя никуда не пускал. Иди.

Кувшин улыбается одними губами. На выходе оборачивается:

— Спасибо.

Укол c другими осенниками отправляется в штаб. Я не прощаюсь с ним — ухожу курить в умывальник. Выпускаю дым в приоткрытое окно. Хорошая погода для дембеля. Небо, солнце, листва под ногами на влажном асфальте.

На мой дембель листва будет зеленой. А хорошо бы — при голых ветвях еше, в апреле…

Что я буду делать дома — не знаю. Не важно. Главное — дома быть.

Блядь, не сдохнуть бы зимой от тоски.

Вечером — новость с КПП.

Кто-то подловил Укола на выходе из чипка. Тот уже успел переодеться в парадку с аксельбантом и начесанную шинель.

Отмудохали его знатно. И от формы, и от лица — одни ошметки оставили.

Кто его так уделал, Укол не сказал. Переоделся в «гражданку» и свалил в Токсово на попутном кунге.

После отбоя толкаю Кувшина в плечо.

— Опять про Москву читать? — открывает глаза тот.

Так и ожидаю услышать «Не заебало еще?» в продолжение. Кувшин дерзкий. Пока молчит, но рано или поздно…

— Ну тебя на хуй… — смеюсь. — Мне ж тоже на дембель скоро…

Кувшин делает вид, что не понимает.

— Спи, военный, — говорю ему.

Кувшин поворачивается на другой бок.

Лежу минут пять и тыкаю его кулаком в спину:

— Кувшин!

— Ну чего? — поворачивается боец.

— Не «чаво», а «слушаю, товарищ дедушка»! Совсем охуели, бойцы. Ты вот что скажи — если почти каждый дух может навалять старому… Как же в жизни тогда получается наоборот?

— Я не знаю. У меня времени думать нет. Мне не положено еще, — нехотя отвечает Кувшин. — Вот постарею, стану, как ты… Тогда и подумаю.

— Тогда уже нечем будет, Миша… Давай спать.

Засыпая, удивляюсь — сегодня мы впервые назвали друг друга по имени.

Ночью повалил неожиданно снег, крупными хлопьями — первый этой осенью. Утром начал таять, чавкая под нашими сапогами. Строй опять поредел, как листва у деревьев вдоль дороги.