Вадим Чекунов - Кирза

Бежим по дороге мимо спортгородка, мимо клуба и штаба, сворачиваем к ГСМ, пробегаем через автопарк и влетаем в лес.

За год настолько привык бегать, что начинаю получать удовольствие от пробежек, особенно когда больше никто не пинает тебя. Ноги легкие, сапоги как кроссовки, удобные, привычные. Грудь дышит ровно, ловит утренний воздух — чистый, вкусный, прохладный. Прибежишь обратно, умоешься, курнешь, полежишь на койке, а там и завтрак.

Можно жить, можно.

Давно разогрелись уже, ломим мощно, не трусцой. Задор в душе играет. Поглядываем на духов. Те сосредоточенно бегут, экономя дыхалку. Колбаса ухмыляется на бегу и командует:

— Взвод, стой!

Останавливаемся и отходим на обочину, все, кроме духов и шнурков.

Шнуркам Колбаса выделяет Арсена и те бегут дальше. К ним присоединяется и Свищ, под наши шуточки и свист.

Мы остаемся.

— На месте бегом марш! — говорит Колбаса.

Четверо бойцов начинают стучать сапогами.

— Шо за хуй пойми? — деланно удивляется Кица. — Резче бежим, зайчики ебанные!

Духи изо всех сил мельтешат ногами.

Усмехаюсь — нет ничего нелепее бегущего на месте человека. Только тут, в армии, в здравом уме можно приказывать людям совершать полную бессмыслицу. И только тут эту бессмыслицу будут исполнять. Прав наш взводный — «солдат обязан не думать, а тупо исполнятьприказания».

Кица и Костюк закуривают. Колбаса морщится, но ничего не говорит — его дружки Укол и Гуня тоже лезут за сигаретами.

Я курить на зарядке не люблю, натощак вообще не в кайф. К тому же — воздух такой… Солнце, птицы, озеро рядом.

Бойцам не до романтики.

— Упор лежа принять! Тридцать раз отжались!

Мой знакомец Кувшин отжимается неплохо, быстро сгибает-разгибает руки, резко и негромко выдыхая воздух. Гудков и Славин на третьем десятке сбавляют темп, за что получают от Кицы сапогом по ногам.

Осенники лишь поглядывают молча и курят.

— Кувшин! Тебе лично еще двадцать, в честь Москвы-матушки! — говорю я.

— И за Винницу ще столько же! — подхватывает Кица.

— Ливны город маленький, но двадцатку за них сделаешь тоже! — смеется Паша Секс. — Мы тебя родину любить научим, не ссы. Армия — крепкая семья народов. Правильно я говорю?

— Так точно… Товарищ… Черпак… — сипло говорит Кувшинкин, вставляя слова между отжиманий.

Самый долхлый из молодняка — Надеждин. Не добив и двадцатки, упирается коленями в землю.

Вот это не дело.

— Э, воин! — присаживаюсь перед ним на корточки. — Ты не охуел, часом?

Надеждин молчит.

— Я не понял, боец. Тебя твой старый спрашивает, а ты молчишь. Ты в хуй не ставишь старых своих, что ли?

Надеждин пытается еще несколько раз отжаться. Опять же молча, лишь кряхтит в ответ.

Колбаса демонстративно отворачивается.

— Встал! — командую бойцу.

Поднимаются все четверо.

— А вы какого хуя? — ржет Паша Секс. — Упор лежа принять!

Бойцы падают на землю.

— Встать! — командует Паша. — Че не резко? Будем тренироваться, если так. Упор лежа принять! Отставить! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Лечь. Какого хуя встали — команды не было. Тормоза, бля… Вспышка с тылу! Вот так лучше будет. Упор лежа принять! Делай раз! Ниже, суки, ниже! Жопу опусти, как тебя, Славин! Делай два. Раз! Два! Полтора! Полтора, я сказал, Гудок, не тормози, блядь! Два-а! Полтора! Полтора держим!

Передо мной стоит Надеждин. Тощая шея, острые ключицы, при этом — какой-то рыхлый, выдающийся вперед живот. Обритая налысо голова, острый подбородок, низкий лоб и густые, мохнатые брови. Под ними часто моргают испуганные серые глаза, которые он скашивает на замерших в позиции «полтора» товарищей.

— На меня смотри, воин, — тыкаю Надеждина кулаком в живот. — Не дергайся, стой нормально.

Бойцы в упоре лежа кряхтят. Над их спинами суетятся радостно-встревоженные комары. Вспоминаю свою вечно искусанную лысину прошлым летом.

— Так охуел или как? — спрашиваю снова Надеждина.

— Нет, — выдавливает боец.

— Что нет?

Один из духов, Гудков, не выдерживает и опускает колени на землю.

— Давай, говори яснее. Видишь, товарищи страдают! — киваю на Гудка.

— Я не охуел.

— Тогда упор лежа принял резче, сука! — замахиваюсь на бойца. — Гудок, коленки-то подними, форму нехуя пачкать. Взвод охраны — лицо части. Чуханов у нас не держат. Надя, упор лежа, я сказал!

Надеждин кидается вниз.

— Я не Надя… — не поднимая головы, вдруг говорит он.

Тихо так говорит.

Но все слышат.

— О, хлопчик, да ты, я вижу, бурый у нас? — радостно поднимает брови Кица. — Уже есть один Бурый, второго на хуй не надо…