Глеб Васильев - Довольно Странные Истории

Странность №7: Кот лета

Духовный мир кошки утончен и дик, он не раскрывается перед людьми, навязывающими животным свою любовь.

Лоренц Конрад. Человек находит друга

Жарким летом подъезд хрущевки холоден как склеп. После яркого солнца улицы глаза на секунду слепнут, прежде чем начать привыкать к сумраку подъезда. Первые шаги по лестнице неуверенны, рука судорожно перехватывает перила, боясь отпустить их слишком надолго, будто перила могут выскользнуть змеей и раствориться во мраке. Перила вымазаны чем-то липким, может быть, сладким – ловушка для рук. Змея тоже не хочет расставаться с руками, хочет чувствовать их прилипшими к своему телу. Пальцы касаются комочков засохшей жвачки, шелушащейся слюнной пенки, проносятся в миллиметре над бритвенным лезвием. Кто-то позаботился воткнуть в полимерную шкуру перил обоюдоострое лезвие, учитесь плавать – все правильно, у змеи должны быть острые зубы.

Площадка между первым и вторым этажами плавает в желтом – ущербном брате солнечного света, плещущегося снаружи. Желтый мутным глазом треснутого оконного стекла смотрит на подоконник, уставленный бутылками, опорожненными до начала его смены при свете наполненной газом и жаром капсулы. Между бутылок втиснулась консервная банка, из которой торчит смятая, точно сигаретный окурок, тушка голубя. Расплющенные окурки повсюду: на кафеле площадки, в зеленой и коричневой глубине бутылей, в щелях почтовых ящиков, припорошенных шелухой семечек, торчат из стен, свисают с потолка.

На лестничной клетке второго этажа сидит кот, умывается, слизывает капли желтого, прилипшие к его шерстке. На улице жарко, кот наслаждается колодезной прохладой подъезда. Здесь спокойно. В этом подъезде нет собак, тут живут только люди.

Странность №8: След

След – это ничто, он не есть нечто сущее, он ведет нас за пределы вопроса «что это такое?» и делает его в известной мере возможным.

Жак Деррида. О грамматологии

Восемь часов утра. Остывшая кровать, в ней смятое тело на выглаженной простыне. Тело мое, простыня, кровать и квартира – нет. От кровати к окну тянется бурый прерывистый след. Хочется думать, что это засохшая кровь. Втягиваю носом воздух, выпускаю сквозь стиснутые зубы. Пахнет крахмалом. Полный крах. Разве этого мало? Можно ли наиграться мечтой, утомиться мыслью и уснуть так, чтобы с утра ничего не вспомнить? О, это мечта, с которой я еще не наигрался. Я не сегодня родился. Accident of birth. А хотел бы сегодня. И так каждый день. Искать не мотив, не повод вставать с кровати, а кнопку электрического чайника. Налить в чайник молока, обжечься на нем и дуть на ветряную мельницу, угрюмо косящуюся на вислоусого старика в стальной панаме. В серванте вместо сервизов книги. Под кроватью нет тапочек, только газеты. Ножки кровати заменяют шестнадцать томов Большой Советской Энциклопедии. Остальные четырнадцать томов поддерживают кухонную раковину. В коробке манной крупы канцелярские скрепки и кнопки. В солонке чернила. Открываю морозильник. Две заиндевелые пачки бумаги формата А4. С холодильником немного лучше. Там сидит кот. Его язык примерз к жестяной банке сардин. Это иллюзия. Конечно же, кот – чучело, набитое карандашной стружкой, а в банке вместо сардин ластик, точилка и степлер. Откуда тут взялось молоко? Ах, да. Я вчера сам принес пакет обезжиренного. Хочется подуть на собственный обварившийся язык, но никак не получается. Лопасти ветряных мельниц упорно не желают вертеться.

Восемь часов сорок две минуты. Я должен был покинуть территорию двенадцать минут назад. Ты меня предупредила. Строго сказала, что след из кровати будет вести на восток. А мой дух не должен оставаться здесь. «Чтобы духу твоего тут не было» – сказала ты. Но я не знаю, что нужно сделать, чтобы моего духу здесь не было. Ведь он был тут. И хочет остаться. Я его знаю. Когда дух слышит, как мне говорят «Чтоб тебе пусто было», он сразу пустеет. Становится пустым и перестает отражаться в моих глазах. Это булева алгебра, в которой ноль заменяется черной дырой, а единица – Вселенной. Развеселить духа можно только словами «Будь ты проклят». Вот тогда он искренне смеется, корчит рожи и кивает головой. Был бы, милая, был бы, да уж проклят, и давненько.

Девять часов восемь минут. Я опоздал. След застыл, а швабры нет. Пытался тереть газетами. Без толку. Выкинул газеты в окно. Выкинул кровать в окно. Выкинул все книги в окно. Выкинул холодильник в окно. Чайник оставил. Подумал, что без него станет совсем пусто. Подумал еще. Ты просила, чтоб духу моего тут не было. Дух исчезает от пустоты. Выкинул чайник в окно. Можно ли опоздать, если тебя, конкретно взятого, со всем багажом и потрохами, не ждут? Если ждут отдельную функцию. Там нужен глаз, тут палец, еще где-то дело обойдется скомканной купюрой. Телефонный разговор заменяет жизнь. Даже на Марсе. Особенно на Марсе.