Дана Шер - Бенджамин Эррел спускается в ад

Вот еще , возмутился я. Мама вместо ответа только пожала плечами. А нашего отца никогда здесь и не было. Мама иногда шутила, что просто украла нас с парковки, потому что не хотела рожать. Благодаря Лее я верил в эту байку почти все свое детство, и не понимал, отчего взрослые смеются, когда я так говорю.

Ты откуда?

С парковки у супермаркета.

Ты над этим никогда не смеялся. Только однажды заметил вскользь, что у меня и машины-то нет. И что мы вместе ходим на математику. Я уже давно бросил колледж, но математику все еще ненавижу. Но запах твоих волос и коричной жвачки до сих пор преследует меня, стоит только открыть калькулятор или уставиться в смету. Тем же вечером ты позвонил и промурлыкал мне в трубку: «Энджи!» . Я бросил ее, но ты звонил снова и снова, пока мать не начала орать на меня. Тогда я выбрался из окна и улегся в материной машине, чтобы никто не заметил меня – но ты заметил.

Покатаемся? Когда нас задержали наутро, я выяснил, что у тебя, придурка, никогда не было прав. Но все равно было весело.

Мы провели целое лето вдвоем. Упоительное, долгое, бесконечное лето. Твои босые ступни у меня на коленях. Нытье твоей младшей сестры. Твое нытье.

У меня обгорели плечи, Энджи!

Муравей на моей штанине!

Это что, по-твоему, еда?!

И щелк, щелк – коричная жвачка. Запах благовоний в храме неизвестного мне божества.

Ты любил оставаться дома. Если я уговаривал тебя выйти, то в качестве компромисса мне приходилось возиться с твоей сестрой, пока ты собирался – долго принимал душ, провокационно не закрывая двери, сушил волосы феном, потом долго укладывал их – кудряшка к кудряшке, каждую надо было вытянуть и протянуть сквозь пальцы, смоченные в каком-то растворе из дорогущей на вид банки. Такие стояли в ванной моей сестры. Она никогда не использовала их так расточительно. Наконец, выбрав одежду, ты устраивался в гостиной, дожидаясь, пока я соберу игрушки и выдеру из волос заколки.

Можно мне с тобо-ой? – ныла крохотная Ненси, цепляясь за твою штанину. Как только она обнаруживала, что твои штаны слишком обтягивающие, чтобы за них можно было зацепиться, то переключалась на меня. Эн-жи-и!

После этого визга ты обычно впадал в ярость. Ярость была холодная, решительная и злая.

Пошла вон, Ненси, – строго говорил ты, поднимая ее, как надоедливый тряпичный тюк. Ноги Ненси возмущенно пинали воздух. Сданная на руки матери или няньке, она рыдала пуще прежнего, а ты, совершенно позабыв о ней, ржал, не позволяя мне снять с затылка какую-нибудь очередную розовую фигню.

Терпение делает из мальчика мужчину, Энджи. – Но у тебя его нет. – Потому что я фейри. Щелк, щелк.

Когда мы оказываемся в машине, твои ноги упираются в приборную панель, а голова упрямо повернута от меня. Я специально наезжаю на кочки, чтобы ты ударялся лбом и шипел злобно: «С леди за дорогой!».

Ты был куда интересней дороги. Фары в сумерках освещали только ее, а твое бледное лицо слева было словно болотный огонь в беспросветном мраке всего остального.

Это дневник моего падения. Или лучше назвать это вознесением? Одно все равно следует за другим, верно?

Энджи! – Строгий, решительный окрик.

Энджи! – Шипение, резкий толчок в плечо.

Энджи! — Протяжно, почти что стон. – Перестань, ублюдок!

Ублюдок не перестал. Ублюдок привык получать, что хочет, но в тот раз ублюдок получил только пяткой по морде и долгую поездку со стояком в приемный покой больницы.

Усыпите его , говорит Даррел, пихая меня в плечо. Медсестра встревоженно смотрит на его растрепанный вид и мою опухшую челюсть.

Что с вами случилось? – Тупица упал.

Меня отводят к хирургу, и, к моему изумлению, Даррел дожидается меня в машине.

Правило первое , заявляет он, пользуясь тем, что я не могу говорить: ты просишь .

Правило второе : его ладонь деловито ощупывает мою ширинку и я дергаюсь — неприятно. Ты мне не отказываешь. На удивление, мое тело поддается ему, как собака, сбежавшая от хозяина. Правило третье , он почти шепчет, вжимая меня в сидение: к черту правила.

Я кончаю на больничной парковке, отчаянно стараясь не стискивать зубы и не стонать, чтобы опухший сустав не пришлось вправлять снова. Даррел вытирает руку о мою штанину, и все это так изумительно и мерзко, что мне кажется — это сон. Он везет меня домой и развлекает до самого вечера, кажется, даже немного чувствуя себя виноватым.