Игнат Дэйнов - Часть

-Походу поварам тут тоже не сладко?

-Ну лучше так, чем в роте с чёрными или «китайцами». Слышал, здесь свои движухи, свой мир, но просто так сюда не попадёшь. Как и к психологичке.

-А к психологу почему не попасть?

-А ты попробуй часто просись куда-то. – подаёт голос Чепчик, потирающий ушиб на скуле.-Сразу подумают, что тебе не нравится в них что-то или комиссоваться через дурку хочешь, или вообще стучишь на них. И тогда пиздец тебе будет. Так бы, конечно, все к ней ходили, хотя бы чтоб на бабу посмотреть, а не на рожи эти узкоглазые.

Смотрю на Чернобродского, у которого явно восточные черты лица. Но ему похуй.

-Щас, скоро 23-е февраля, тогда и узнаем, что такое настоящий пиздец. – мрачно говорит Филатов. Удивлённо смотрим на него, вспомнив о его существовании.

-А чего? – спрашиваю я.

-Как обычно. – Чепчик недовольно хмурит брови. -Офицеры накануне съебутся бухать и на выходные и рота будет предоставлена сама себе. Тебе, N-ов повезло, ты на Новый год ещё не был здесь, тут жопа была. На 23-е будет хуйня такая-же. Будут все бухать и делать с нами, что захотят. Чёрные, узкоглазые, «деды». Блять… Может в госпиталь как-то свалить, пока не поздно…

Чепчик бросает нож в чан с водой и задумчиво смотрит куда-то вдаль.

-Это чёртовы шакалы всё. – говорит Филатов, поправляя ремень на толстом животе.

-А что они?

-Заметил, как нас расселили? Большинство чёрных вперемешку с русскими во второй кубарь, нас вперемешку с узкоглазыми в первый. Это чтобы они не сильно друг с другом враждовали. А мы страдаем и от тех, и от других.

-Вот суки! – вскрикивает Чепчик, но тут же воровато смотрит на выход в цех, и уже обращаясь ко мне.

-Типа мы – русские стерпим, а они пусть не ночуют близко друг к другу! Вот суки!

-Харош пиздеть! – орёт из коридора старший сержант. -Дочищайте быстрее и на бочки пиздуйте!

Выходим ротой из камбуза.

Толпимся, толкаемся, наступаем друг другу на ноги. Слышу звуки ударов.

На выходе из здания вижу, как Алиев вколачивает удары в голову рядового Семёнова.

Тот быстро обмяк вдоль стены, прикрыв голову руками.

К ним подбегает Джамбеков и окунает пинки в тело парня.

Отворачиваюсь, выхожу с остальными. Встаю в строй.

Дежурный офицер не удосуживается нас пересчитать.

–Все здесь?

–Ага.

–Угу.

–Такточн.

–Шагом марш.

Идём к нашей «хрущёвке».

Из камбуза выбегают два тела и присоединяются к колонне. Доходим до места.

–Разойтись.

Строй разваливается, кто-то идёт к курилке. Я не курю и собираюсь идти в роту, но вижу одиноко идущую шатающуюся фигуру Семёнова вдалеке.

Поднимаюсь на этаж, вглядываюсь в лица ребят моего прызыва, вспоминая, кому на вчера отдавал напрокат иголку.

–N-ов, выручай! – подлетает ко мне Точилкин. -Денег надо.

–У меня нет, сколько надо?

–Чем больше, тем лучше. – морщит подбородок он так, будто собирается зарыдать. -Мне сказали платить им или меня узкоглазые выебут.

–Да не выебут. Пугают просто. – пытаюсь я подбодрить товарища.

–Могут. В соседней роте уже опускали пацана так. Он в дурку съехал в итоге. Эти тоже могут…

У меня идёт мороз по коже.

–Правда нету? – смотрит Точилкин на меня глазами, полными мольбы.

–Правда. Я с таких ебеней приехал сюда, что мне письма даже не доходят, а про деньги вообще можно не мечтать.

Точилкин оглядывается по сторонам, перестав меня слушать, затем, увидев, Сорокина, несётся к нему.

Смотрю ему вслед и думаю, – как хорошо, что у меня пока получается оставаться здесь незаметным.

Надолго ли?

Ночью чёрные подрались с «восточными».

Я лишь видел в темноте, как Фахылов – мощный башкир-боксер, лихо влетел в потасовку и молниеносным ударом отправил Исламова в нокаут.

Отвернулся на другой бок, стараясь подавить себе ужас от мысли-куда я попал?

После этой драки давление на нас обострилось. Бить стали чаще и все подряд.

–Пацаны, есть пятьсот рублей? – с полными отчаянья глазами спрашивает Дайнеко нас, когда мы сидим в кубрике после утренней уборки.

–Ну ты даёшь Дайнек. – лыбится Сорока. -Конечно, есть.

–Бля, пацаны, я серьезно! – почти плачет он. -Они поклялись меня опустить, если денег не найду.

–Кто? – спрашивает Тимоха, что держал свежую подшиву для воротника в руках.

–Какая разница кто его ебать будет, подумаешь наложницей в гареме больше. -криво ржёт Сорока и Чернобродский его поддерживает.

Дайнеко-высокий и самый старший из нас, ему двадцать пять лет. За плечами у него институт, год работы, жена и сын. Парень, почти мужчина, смотрит на нас девятнадцатилетних щенков глазами, полными отчаянья и безысходности.