Максим Васюнов - Rassolniki

Вот и в эту первую ночь, проведённую в городе своего детства и студенчества, спустя несколько лет после отъезда, ему снилось что-то странное, невероятное, эпическое, но вполне объяснимое.

Александр видел себя на высоченном круглом пьедестале. Он стоял на широкой бетонной площадке рядом с огромными железным серпом и молотом – символами Советского Союза. Сквозь сон Александр предположил, что это был какой-то памятник «красной» эпохи и подумал, что ничего подобного он никогда не видел. Серп и молот горели предзакатными красками, так ярко горели, что Александр зажмурился, отвернулся от этих гигантских орудий крестьян и пролетариев, взглянул на горизонт и вдруг застонал. Горизонт тоже горел винным закатом, на фоне которого вокруг Рублёва полыхали факелы доменных печей. И было жарко, невыносимо жарко. Продолжая стонать, Александр снял рубаху, ботинки, закатал джинсы – теперь он походил на типичного сталевара или на кузнеца из советского черно-белого кино. Оставалось только самому взять в руки молот и начать перековывать статую, уже нагретую до нужной температуры. Будто в поисках молота Рублев начал пристальнее вглядываться в горизонт и вокруг себя. К стонам прибавились слёзы – Александр увидел, что он возвышается над своим родным городом: вдалеке уже почти потонули в огненной лаве конструкции старых металлургических заводов. А вот и трубы заводов новых – как всегда клубят дым всех оттенков радуги. Сейчас как никогда изящно смотрелись жёлтые и чёрные столбы-вулканы. Дым, как огненная лава, стремился в сторону серпа и молота, словно стремясь скрыть их от города. Александр задыхался, глаза слезились, он уже не мог видеть пейзажей родного города. Последнее, что Александр заметил на раскинувшейся перед ним панораме настоящего ада – это купол городской церкви, посылающий ему вспышки не то надежды, не то отчаяния.

Рублёв ревел и стонал все яростнее. Он по-прежнему отдавал себе отчёт в том, что всё это не более чем сон и что спящее тело – это не то тело, которое вот-вот сгорит на пьедестале. Что по-настоящему испугало думающего во сне Александра – так это то, что он вдруг осознал, что смотрит на себя как бы сверху. Он видит себя и спящего, и того себя, который там – среди заводов и огня, словно его глаза были над его же телами, будто есть кто-то второй или даже третий, кто забрал у него зрение, а вместе с ним и рассудок. «Неужели прозрела душа?» – попытался пошутить Рублёв во сне, но вместо смеха он снова услышал стоны одинокого кузнеца, который метался по бетону рядом с лопающимися железными уродцами – серпом и молотом. Но вот этот кузнец, которым был Александр, остановился и поднял что-то тяжёлое. В следующую секунду тот, кто похитил зрение у Рублева, увидел в его руках ещё один молот. Он был меньше, чем тот, что сверкал на постаменте, но тоже чугунный.

Кузнец тут же бросился с ним на эту пролетарскую скульптуру и начал долбить по ней изо всех своих сил. Почему-то он был уверен, что чем сильнее бить – тем дальше от платформы будет утекать горящая сталь и едкий дым. Так оно и выходило.

Он бил по раскалённому железу, и он то прогибалось под кувалдой, то морщинилось, то стекало ему под ноги.

Удар. И шум, способный оставить без стёкол полгорода, несётся навстречу ночным тучам. Удар. Из-под молота посыпались искры, как драгоценные камни из-под серебряного копытца. Удар. Серп и молот, в очередной раз погнувшись, будто сморщились, зашипели, скинув с себя очередные литры жидкой стали. Человек бился с гигантской эпохой не до первой, а до последней крови. В этой схватке железа и человека должен был победить только один. Скульптура продолжала трещать и трескаться, теперь уже стонала она, а не Александр. А он вдруг услышал свой хохот. Бесноватый, мерзкий, от которого даже спящего Рублева бросило в дрожь…

Ещё удар. Совсем скрючившейся кусок железа треснул у основания и грузно повалился на запыхавшегося, глотающего губами горячий воздух, кузнеца. Александр быстро выпрямился, широко взмахнул над своей головой молотом и обрушил его на остаток статуи. То, что осталось от гигантских серпа и молота, теннисным мячом ударилось о край пьедестала и отлетело в кипящий воск металлургических свечей.

Закат потух вместе с факелами печей. Теперь на широком и высоком бетоне стоял один только Александр. А вокруг дул свежий прохладный ветер. Налетала ночь и становилось совсем холодно. Рублёв попытался нащупать одеяло, но тщетно. Всё говорило о том, что этот сон заканчивался, а другого уже не будет. С добрым утром!