Извас Фрай - Ночь в Новом Орлеане

– С отсутствием праздников мы справимся. Пошли, нужно зайти за Джесс.

– А она будет рада?

– Конечно! Правда, она может и не захотеть, но нам же всё равно. Мы должны радоваться жизни и делать людей счастливым, хотят они того, или нет.

– Что правда – то правда, – усмехнулась моя Чарли.

Чарли начала одеваться. Через несколько часов они вышли из дому и постучались к Джесс. Она не открывала. Потом, они несколько минут настойчиво звонили в её дверь. После упорного сопротивления, Джесс сдалась. Дверь открылась, и она монстром предстала перед своими подружками во всей своей красоте. Мешки под её глазами имели свои мешки. Волосы угрожающе стояли вверх. Взглядом она пронзила гостей, разорвала и испепелила.

– Что вам нужно? – страдальчески протянула она.

– Одевайся, мы идем гулять!

– Я не хочу.

– Немедленно одевайся и не заставляй нас применять силу.

– Мы живем в свободной стране. И вообще, я не в лучшем виде и настроении.

– А-а-а… ты вчера сидела в баре и искала смысл жизни, вдохновение и ответы на вопросы.

– Нет! Я просто бухала и теперь, у меня болит голова.

Лида зашла в квартиру Джесс. Ее рука полезла в черную сумочку, откуда она достала какие-то травы, вскипятила воду и бросила их в кипяток.

– Пей!

– Не буду я пить твое вонючее варево! Сама пей!

– Пей!!!

– Ладно.

Несмотря на мягкость характера, Лида могла уговорить даже это чудище, которое покорно, только из уважения к монстру, именовали Джесс. Создание с похмельем покорно выпело этот чай, не без явного отвращения. Но как только последняя капля попала в её глотку, она почувствовала умиротворение. Зверь вновь стал милой, в меру своего характера, Джесс.

– Что это? – едва сдерживая улыбку, спросила она.

– Наркотики.

– ЧТО?

– Не бойся, безвредные. Бояться их нечего, а тебе они явно нужны были. Для дорогой подруги – ничего не жалко.

– Не знаю о чем ты, но явно хорошая штука. Обещай ко мне приходить каждое утро!

– Нет, пожалуй, обойдемся без наркотиков. Хоть кто-то должен быть разумным, – сказала девушка, подсыпавшая своей подруги листики коки.

– Ну что, девочки, пойдемте? – вмешалась Чарли.

– Конечно, несколько минут и я в путь! – с необычной бодростью сказала Джесс, что было с ней не очень-то часто.

Они шли по улицам Нового Орлеана, не разбирая куда. Дул ветер и направлял их на запад. Они упорно молчали, пока Чарли дерзко не нарушила тишину.

Смотрясь весьма солидно и серьезно,

Под сенью философского фасада,

Мы вертим полушариями мозга,

А мыслим полушариями зада.

– Это все что ты можешь? Бестактно цитировать Губернина? К чему ты это?! – спросила Джесс.

– Ни к чему. Просто вы молчали, и это было странно. Так же было и вчера. Вспомните, ведь когда мы гуляли, мы всегда говорили о чем-то. А сейчас молчим, как будто, нам нечего сказать друг другу…

Чарли замолчала. Я заблудился в их мыслях. Снова воцарилась тишина, развеять которую мог лишь полуденный шум города. Да и он не особо помогал. Наоборот, гудение машин и обрывчатые звуки, издаваемые прохожими, лишь подчеркивали безысходность этой, такой тоскливой, пустоты.

Они просто шли. Три лучшие подруги, которым даже нечего обсудить. Бесцельно шастались по уже не знакомому городу. Какое обманчивое место. Казалось, столько раз здесь был, а чувствуешь, как будто ты впервые ощущаешь землю под ногами.

Казалось, их поглотит надрыв. Съест без соли. Но тишину развеял пронзительный, нечеловеческий вопль Лиды. Она смотрела на прохожего, издавая невыносимый писк.

Это был тоже, простой человек, который мог по праву называть себя полноценным членом человеческого общества. Он ничем не выделялся. Если у него было своё мнение, то он хранил его на страницах дневника, как сопливая школьница, подальше от других. Он работал пять дней в неделю и два дня готовился к работе. Что такое отдых он знал только из словаря. Для него это слово, было таким же необычным, как абстрагирование. Всё его счастье заключалось в том, что он целых два дня мог лежать на диване. Да и можно назвать это счастьем, если все выходные он боялся наступления ещё одних будней. И по будням, он ждал выходных, чтобы бояться будней. Он снова будет работать на ненавистной ему работе, потому что думает, что именно так и должно быть и на что-то большее он просто не заслуживает. Пока. А как отработает – заслужит. Он даже не знал, чего хотел. Его жизнь закончилась ещё давно, когда он впервые пришел в первый класс. Уже тогда, он совершил суицид и потерял все, а последующие сорок лет его труп бродил по этим улицам, смешиваясь с толпой таких же трупов. Переходя переход, жизнь добила его. Мерседес сломал ему кости и выбил внутренности, что те вылезли через глотку. Последним, о чем он подумал, была лишь мольба: «Господи, избавь меня от мук!». Когда он извел дыхание, его лицо выстроилось в гримасе, проговаривающей: «Спасибо!».