Андрей Рубанов: Великая Мечта

– Каким жезлом?! – воскликнул Юра. – Какие правила? Ты что, на Луне живешь? Или в Москве? Соберись и очнись! Мы попали!

Я и сам понял, что мы – попали. Действительно, инспектор махнул рукой. И я это заметил. И он заметил, что я заметил. Однако я предпочел убедить себя, что ничего не случилось.

Моя, наша с Юрой (объективно говоря, на сто процентов Юрина), машина не являлась эталоном транспортного средства. В частности, отсутствовал задний номерной знак, не работал ручной тормоз, не функционировали фары ближнего света (кстати, и дальнего тоже), и габаритные огни, и фонарь заднего хода, и люфт на рулевом колесе превышал норму в пять или десять раз, и тормозной путь оставлял желать лучшего, и износ покрышек стремился к критической отметке, да и внешний вид хромал, учитывая царапины и вмятины справа и слева, на носу и на корме, – в общем, мы были те еще парни, на том еще авто. Общение с инспектором не сулило нам радостей.

– Тормози, – повторил Юра. – Выходи и чего-нибудь скажи. Денег дай, и дальше поедем.

– У меня нет денег, ты же знаешь.

– Ты этим гордишься, да? – презрительно улыбнулся друг. – Деньги – у меня возьмешь. Иди, договаривайся...

Уязвленный ударом в самое больное место, я с неохотой остановил экипаж и вышел в ревущую, гудящую, утреннюю, гулкую, неуютную улицу. Сжимая в кармане стопку документов, двинулся навстречу судьбе. С той стороны судьбы в мою сторону шагал, энергично тараня пространство мощным животом, офицер Государственной автомобильной инспекции в чине то ли майора, то ли аж подполковника, – от волнения я не смог сосчитать точное количество звезд на его засаленных погонах, к тому же они были пришиты немного криво. Немного завалены назад. Когда-то у нас в казарме такие погоны старший прапорщик Олефиренко лично отрывал «с мясом».

– Ты чего, а? – выкрикнул майор, то ли аж подполковник, тут же добавив несколько очень крепких слов. – Ты чего – вообще, а? Ты чего, не видел, как я тебе скомандовал, а?

Я не люблю хамов с детства, и оскорблений никому не прощаю, даже людям в мундирах. Я разозлился и прямо сказал:

– Пошел ты на хуй! Чего орешь? Вот моя машина. Вот мои документы. Не ори.

Красная физиономия служивого – я годился ему в сыновья – вмиг набрякла, потом провисла, потом окаменела, потом налилась коричневой державной кровью, вплотную приблизившись по цвету к кремлевской стене.

– Стоять на месте!!! – заорал он хриплым басом и жирной пятерней сильно толкнул меня в грудь. – Машину к осмотру!!!

– Пошел ты на хуй, – повторил я громко. – Вот мои документы, вот моя машина, вот я сам. Делай, чего тебе надо.

Дядька в погонах, петлицах, нашивках и значках, в сизом мундире и фуражке с изящно изогнутой тульей и замысловатой кокардой рассвирепел, схватил меня за воротник рубахи, рванул и ударил коленом в пах. Хотел пробить по яйцам. Но, ребята, мои яйца еще никто никогда не пробил, не родился такой, ни среди милицейских майоров, ни среди прочих слоев населения. Страж порядка повторил попытку, и еще раз – безрезультатно.

Сам я родился и вырос типичным холериком – такая психика, ничего не поделаешь. К тому же последний, послеармейский год моей жизни прошел под знаком тотального безденежья. Я превратился в угрюмого малого с постоянно напряженными нервами и голодными резями в желудке.

Не далее как сегодня утром я застал свою жену тихо плачущей на кухне: спросонья разбила куриное яйцо, единственную и последнюю съестную субстанцию в доме, и сидела, в одних трусах, на табурете, поджав к груди колени и уткнувшись в них мокрыми глазами. Закрывая за собой входную дверь (жене сказал «пошел на работу»; куда пошел? на какую работу?) – я сам едва не разрыдался. Недоедание способствует не только остроте мысли, но и остроте чувств. Именно теперь, летом девяносто первого года, в девять часов утра, под нависающим циклопическим утюгом сталинского билдинга – все дошло до края, до кризиса, и я стал орать что-то матерное прямо в лицо офицеру. Одновременно не забывая отражать ногами его удары. Руки держал опущенными вдоль туловища. Сдачи дать нельзя. Посадят.

В паре метров от нас дожидалась зеленого светофорного сигнала вереница машин, в том числе огромный грузовик, окутанный клубами черно-сизого выхлопа. В открытом окне его кабины маячила рябая морщинистая физиономия. Поймав ее взглядом, майор надсадно выкрикнул:

– Чего смотришь?! Помоги задержать опасного преступника!

О ком это он, подумал я.

Водила неохотно вылез – промасленный, угловатый, правая рука белая, левая – коричневая. Шоферский загар. Едва он – без особой, кстати, спешки – направился к месту задержания, как мне подоспела подмога. Возникший сбоку Юра атаковал несчастного сначала криком – «чего лезешь? чего суешься? а ну пошел отсюда!», – а затем длинной своей ногой отвесил бедняге мощный пинок.