Иван Аксенов - Готы

— Нравится? Нравится? — спрашивала Ева и смотрела на лицо Благодатского.

— Не нравится, — честно признавался он и шел дальше в неопределенном направлении.

Слушал все более бессвязные и непонятные слова Евочки и принимался сам рассказывать ей нечто странное, сам удивляясь себе:

— А вот у меня раз — глюк такой был. Выхожу однажды я из метро на улицу летом, закуриваю. Смотрю по сторонам. Вижу: люди ходят. Оглядываю их и думаю: а вот они — все в темных очках. И начинает казаться, будто они и вправду в очках, причем — все в разных: у кого получше, у кого похуже, в пластмассовых оправах, в металлических… Долго так стоял и смотрел, думал про это, хотя прекрасно понимал, что — никаких очков ни у кого из них, ну или — у большинства, по крайней мере: нет.

— Ага, — кивала Ева и начинала сумбурно повествовать о том, как ей тоже где-то что-то мерещилось: какое-то старое дерево у нее в деревне принимало странные формы, вырастало в какую-то фигуру.

«Только бы не сказала — что видела дьявола», — думал Благодатский. — «Готочки любят всякой мистикой своих кавалеров потчевать: выдумают что-нибудь посочнее, и вешают лапшу на уши. Причем часто — сами во всю хуйню, которую сочинили, начинают верить. Дуры, бля…»

И, чтобы не дошло дело до дьяволов и призраков, срочно уводил разговор в другую сторону. Через некоторое время переставал обращать внимание на то, куда идут: приходили к какому-то кинотеатру и, мимо него, — к церквушке. Рядом с церквушкой рос куст.

— Хочу в туалет… — сообщала Евочка: отдавала Благодатскому висевшую на плече сумочку, бросала в сторону пустую бутылку и шла в куст. Видел, как поднималась к нему — на возвышение, хваталась за ветки и придерживала на плечах цеплявшуюся шаль. Застриженная газонокосителями короткая трава была усыпана листьями, которые казались в темноте черными — почти такими же черными, как и одежды Евочки: летели с качаемых легким ветром ветвей, долетали почти до ног Благодатского.

Благодатский наступал на листья. Закуривал и представлял себе, как сейчас — стягивает Ева за кустом джинсы, присаживается и струйкой бьет в землю, которая покрывается едва заметной пеной и моментально впитывает в себя жидкость. Чувствовал, как шевелится в штанах член. Мелькала мысль: «Может — прямо здесь?» Не решался: видел неподалеку — мента и праздногуляющих людей, чувствовал легкий холод приближавшейся осенней ночи. Возвращалась: на ходу натягивала и застегивала джинсы. Говорила:

— Здесь рядом — набережная! Пойдем на набережную!..

Смотрел время и соглашался: хотел взглянуть на темную воду Москвы-реки. Брал Евочку за руку и неторопливо шел к дороге.

— Только давай лучше не на набережную, а — на мост, — предлагал.

Не отказывалась: шла молча, рассеянно глядя по сторонам. Казалась совсем пьяной.

Доходили до моста и заходили на маленькую смотровую площадку. Приближались к гранитной ограде, облокачивались и смотрели вниз. Там — мелкой рябью вздрагивала темная вода и переливалась множеством цветов, брошенных в реку отраженными вывесками и стенами магазинов. В мелких сине-красно-черных волнах ровно плыл казавшийся совсем маленьким корабль: белый и со множеством горящих точек окон и иллюминаторов.

— Здорово, — говорил Благодатский: смотрел и чувствовал запах воды, приносимый ветром, который дергал его за длинные волосы: оттягивал их назад.

— Да, это так романтично… — принималась вдруг за прежнюю песню — Евочка. — Мы здесь вдвоем, а под нами течет огромная река, и…

«Блядь, опять начала…» — вздыхал Благодатский и перебивал ее:

— Смотри, фотограф!

Показывал на бородатого мужика, возившегося рядом с ними — со штативом и большим черным фотоаппаратом: крутил объектив и ножки штатива.

— Давай спросим — чего он фотографирует! — предлагала Ева и подходила к фотографу.

— Давай — не надо, — отвечал ей вслед Благодатский, но видел — что поздно, и шел следом.

Спрашивала у мужика: он отвечал неопределенно, широко поводил рукой в воздухе. Взглядывал на Благодатского и говорил вдруг:

— Парень, а давай я — тебя сфотографирую! Тут, на фоне реки! Хочешь?

— Хочу, — с радостью соглашался Благодатский.

— А я, а меня, — потерянно спрашивала Евочка. — А как же — я?

— Не, тебя — в другой раз! — улыбался сквозь бороду фотограф и показывал — куда и как встать.

— Если ты будешь фотографироваться с этим противным мужиком, я — уйду! — злобно говорила вдруг Благодатскому. — Уйду, правда!