Павел Тетерский - Muto boyz

— Дак ну а хули оно ж тут, ёптыть! — радовался кузьмич непонятно чему, а Чикатило вдохновенно вторил:

— Да вообще, блядь.

После этого мы долго сидели в «Ростиксе», потому что до платной лекции оставалось ещё часа два. Меня почему-то очень интересовало, опохмелился ли Пивной, а Чикатило просто ел крылышки, тонны крылышек, и лишь изредка его беспокоило отсутствие петуха на пятачке возле дверей.

— Может быть, ему дали пи…ды?… — философски-вопросительно рассуждал он.

Чикатило слёзно просил меня не ходить с ним на лекцию.

— Во-первых, у тебя не может быть статуса слушателя, — объяснял он, — так как ты, по моим словам, пишешь диплом вместе со мной, и мы равны перед Богом в этом аспекте. Статус же препода твоё присутствие тоже не оправдывает — двух преподавателей на одного слушателя быть не должно, это иррационально. А во-вторых, даже если ты не будешь смеяться, твоё глумливое лицо скажет за тебя. Меня не будет всего час, а ты как раз сможешь купить себе пару пива, вальяжно развалиться в «копейке» Отца и послушать хорошую музыку. Ничего интересного там не будет — я буду на ходу выдумывать термины, фамилии и теории, и срать ими Коле в уши. Это будет где-то даже жёстко, нет, скажу начистоту: это будет местами жестоко, именно жестоко. Но как бизнесмен я обязан закрыть на это глаза, потому что кесарю — кесарево, а вселенская жалость — матери Терезе или какому-нибудь протопопу всея Руси, которого канонизируют после смерти.

— Чик, купи Пивному бутылку «Жигулей», — предложил я, сдаваясь, потому что посидеть в «копейке» Отца с музыкой было в общем-то неплохим вариантом, оно мне как раз и нужно было в конце трудного рабочего дня. — А то ему же до ларька идти придётся, а вдруг он по пути рассыплется или умрёт.

— Это хорошая идея, — обрадовался Чик. — Люди должны помогать друг другу, а карьеристы вроде нас должны время от времени оказывать начальству хоть какие-то знаки внимания, просто ради приличия. Он ведь абсолютно не жёсткий начальник, этот Пивной. Да он же просто идеальный начальник! Он целый день сидит в своём кресле и мухи не обидит, ему на всё плевать.

Я лёг на заднее сиденье и высунул в окно ноги. Отцовская машина, несмотря на все наши старания с «Экстрой-М», начинала потихоньку обезображиваться — непонятно откуда появлялись какие-то пятна, пивные разводы, царапины и дырки от окурков. Когда вещью пользуются люди вроде нас с Чикатилой, это неизбежно — даже если обкладывать всё тоннами полиэтилена и каждый день драить до одурения, как в армии. Так происходит независимо от объективных обстоятельств, это метафизика. Трансцендентальная заморочка, против которой не попрёшь.

Я думал об этом, а ещё о вчерашних словах Оленьки — мы вечером ходили на концерт большой компанией, мы тем летом постоянно ходили на концерты, которые пёрли на ура изо всех щелей этого города. Когда речь — уже не помню как — зашла о Чикатиле, Оленька сказала мне такую вещь:

— Знаешь, я, кажется, теперь лучше его понимаю. Он похож на какого-то чудного персонажа, который всех смешит, но сам идёт один по своей тропинке и ставит над собой эксперимент. Как хоббит, идущий в страну тьмы.

Но важно было не то, что она сказала (ибо это было полной чушью — хоббит… Боже мой!), ато, КАК она это сказала. Это было — впервые за всё время — сказано с неким процентом романтики. Не совсем мелодраматически — я имею в виду: не совсем со вздохами, закатыванием глаз и комканьем носового платка, — но всё же. Я был в этом просто уверен, честное слово. Для того чтобы не расслышать эту романтику, надо было быть каким-нибудь совсем уж безнадёжным Колей Панковым (или Колей Старковым).

От нечего делать я достал из бардачка Тетрадь По Всему и начал её листать. В ней появилось много нового. В основном это были надписи — Чикатило к тому моменту уже изжил себя как художник, что-то у него с этим не клеилось. Большая их часть представляла собой какой-то абсурдный набор букв или микс из слогов, корней и приставок: «Пописукал в посточку», «Стоян Кородуб», «Путант-Негрютка», «Karel Goat» и всё остальное в таком же стиле. Надписи были выполнены скрупулёзно, с тенями и закорючками, как в Коране.

Чикатило подкрался незаметно и неслышно, видимо, Коля тоже на него как-то влиял, а может, такое происходит подспудно за счёт скрытого подражательного инстинкта, я не знаю. Вид у него был какой-то озадаченно-удручённый, как у гриба-боровика. Я сразу отбросил мысль о том, что человек-Коля его раскрыл, потому что такие мысли убивают.