Чарльз Буковски - Вспышка молнии за горой (The Flash of Lightning Behind the Mountain)

Сколько критиканов были бы счастливы, если б стихи

Снова нашли меня в грязном проулке, с разбитой мордой,

А над моей пустотой бы густо роились мухи!

Скольким критиканам

Жизненно необходимы безумье Ван Гога,

Голод Моцарта,

Достоевский,

Идущий на казнь…

Сколько критиканов считают беду

Единственно

Ценным искусством!

А Достоевский, Ван Гог, Моцарт и иже с ними,

Думаю, не выбирали на долю свою боль и страданье

И ими не упивались!

III

Конечно, гостю-поэту я этого не сказал.

Он был слишком занят

Иканьем, рыганьем, пыхтеньем, сопеньем

И пусканием пузырей в предложенном мною бокале.

Он читал мне о СВОИХ похожденьях

В величье сточных канав -

Совершенно неправдоподобных,

На грани фарса…

Громкий голос.

Кустистые брови.

Смакованье своих несчастий:

Словно бы жить паршиво – большая победа

И высокое

Достиженье.

Он плоскостопо стоял на моем полу.

Он вызвал во мне то самое отвращенье,

Что считал великим

И нужным.

A Visitor Complains

Вот эта стена – зеленая,

Та – голубая.

У третьей – глаза, и ползают по четвертой

Злые голодные пауки.

Нет, эта стена – пластинка воды замерзшей,

А та – подтаявший воск,

Третья бабки моей лицо обрамляет,

С четвертой падают кости отца.

А снаружи – город, город снаружи,

Он содрогается от колокольного звона и вспышек света,

Город – могила открытая,

Мне никогда не отважиться выйти наружу,

Лучше уж здесь оставаться, прятаться здесь,

Отключить телефон,

Задернуть наглухо шторы,

Выключить

Свет.

Город – много безжалостней стен,

И, в конце-то концов, стены -

Это все, чем мы обладаем,

А почти ничего

Все же гораздо лучше,

Чем

Совсем ничего.

Besieged

Раннее утро, эпоха Великой депрессии,

Железнодорожное депо, двадцатилетний я.

Иду вдоль товарных вагонов «Юнион Пасифик» -

С опаской,ведь это

Первый мой день на новой работе.

Я почти уж дошел до места, где мы карточки пробивали -

И путь преградили три человека.

Лица без выраженья,

Ноги немного расставлены.

Когда подошел я ближе, один ухватил себя за член,

Двое других заржали.

Я быстро пошел на них,

И в последний момент они расступились.

Пройдя сквозь строй их,

Я остановился

И обернулся: «Я морду начищу любому из вас.

Один на один.

Кто-нибудь хочет

Попробовать прямо сейчас?»

Никто из них не шелохнулся

И не сказал ни слова.

Я пошел прочь,

Нашел свою карточку среди прочих,

Втолкнул в щель.

Подошел бригадир. Он был

Уродливей даже меня.

Он сказал: «Слушай, мы здесь просто делаем нашу работу.

Проблемы нам не нужны».

Я приступил к работе.

Позже, когда я чистил багажный ящик

Мокрой санитарной щеткой,

Главный из тех троих подошел и сказал:

«Ну, мужик, мы тебя достанем».

«Может, и так, – сказал я, – но это будет непросто».

Неплохая была работа. Похмелье прошло,

Мне нравилось, как санитарная щетка смывает грязь,

Меня манили дешевые бары грядущей ночи,

А в комнате, как всегда, поджидала бутылка вина…

В полдень в курилке

Я всунул монетку в автомат с газировкой. Те трое стояли поодаль. Болтали. Глядели.

Но дни и недели прошли -

И ничего не случилось.

Я шесть недель проработал – и сел в нью-орлеанский автобус.

И, озирая в окно пустые, бесплодные земли,

Потягивая «Катти Сарк»

Из бутылки,

Я думал – когда же и где

Я наконец-то остановлюсь

И приживусь?

The Novice

Она была красивейшей из актрис

Нашего времени,

Когда-то она выходила замуж

За добрую дюжину

Богатых и знаменитых мужчин -

А теперь с перебитым хребтом лежит на растяжке

В больнице, на обезболивающих.

Ей теперь шестьдесят…

Еще несколько лет назад

Ее палата ломилась бы от букетов,

Телефон бы трещал,

Посетители в очереди стояли.

А теперь телефон звонит слишком редко,

Несколько жалких цветочков

Подарены лишь из вежливости,

И почти что нет посетителей.

Но с возрастом эта дама стала умнее,

Теперь она знает больше и понимает больше,

Чувствует глубже, относится к жизни мягче.

А толку что?

Если ты – больше не молодая

Клевая телка, если уже не можешь

Играть обольстительниц,

Закинув ножку на ножку,

Мерцая взором лиловым

Из-под длинных

Черных ресниц,

Если ты – не красавица больше