Павел Тетерский - Клон-кадр

— Одной буквы не хватает, — произнес Клон, подумав. — «Факинберг» пишется так: FuckinGberg, — добавил он, делая акцент на G.

— Окстись, Клон. Ты имеешь дело не с производным английского слова fucking, а с транслитерацией фамилии человека, который был рожден в России и всегда писал ее русскими буквами.

— Ну, может быть. А вообще-то мне пох…й.

Входные двери были дубовыми и вращающимися. Как и любые дубовые двери, открывались (читай: вращались) они очень неохотно. Еще до того, как мы оказались внутри, нас обдало из-за них свистящими сквозняками, гнилостными порывами и какой-то резкой, подвальной сыростью. Казалось, что там, куда мы собирались зайти, прыгают жабы и растут грибы.

А после того как мы прошли эти несколько метров (по окружности, отделенные тяжелыми дубовыми перегородками как от того, что снаружи, так и от того, что внутри), — после этого нашим глазам открылось то, что мы даже не могли себе представить. Запрокинув головы вверх, мы бесконечно долго стояли с видом детей, которым первый раз в жизни показали вблизи жирафа.

Дело в том, что: там не было ни внутренних стен, ни потолков, ни перекрытий. Внутри все здание было абсолютно полым. Так же (только в миллион раз меньше) изнутри должна выглядеть шляпа, перевернутое вверх дном мусорное ведро или наперсток уличного лохотронщика.

Я хочу сказать: это была действительно полая конструкция. Даже карточный домик устроен сложнее.

Здесь не горел электрический свет. Все освещалось только через окна, абсолютно наугад и хаотично разбросанные по пространству. В общем полумраке они напоминали какую-то жуткую, бэд-триповую, психоделическую гирлянду. Злую иллюминацию на новогодней елке, как если бы на нее можно было посмотреть изнутри глазами елочной игрушки.

По внутренним поверхностям стен — по всему периметру, во всех направлениях, насколько охватывал глаз — вверх тянулись однообразные ряды откидных полок. Точно таких, какие используются в поездах дальнего следования.

Между рядами громоздились вертикальные лестницы, похожие на шведские стенки с детских площадок. Когда от яруса к ярусу дом сужался, они изгибались вместе с поверхностью, к которой были прикреплены, превращаясь в некое подобие рукоходов из солдатских гимнастических залов (или все с тех же детских площадок). Человек, собирающийся перебраться по внутренней поверхности с одного яруса на другой, должен был отцепить ноги от лестницы, пройти несколько метров (кое-где — десятки метров) по рукоходу — вися на руках над пропастью, — и затем несколько раз подтянуться, перехватываясь руками от нижней ступеньки нового яруса к следующей, пока не появится возможность опереться ногой на нижнюю. Впрочем, в любой момент он мог передохнуть на одной из полок. По своему выбору. Во всяком случае, отсюда они все казались незанятыми.

Изнутри все здания гораздо больше, чем снаружи. Теперь я знал об этом точно.

Я могу сказать: изнутри это здание выглядело огромным, но у меня никогда не получится выразить, насколько огромным.

— Долезешь до следующего яруса? — спросил меня Клон. — Давай, дружище. Проверим крепость твоих белых ручек.

Я стоял, не в силах поверить, что такое возможно (не долезть до следующего яруса, нет, — я ох…е-вал вообще от того, что в природе возможно такое), я смотрел вверх, в теряющийся в дымке и такой мизерный отсюда верх, в нереальный верх. Там все мерцало, мигало, играло друге другом в красивую и вместе с тем очень злую игру: световые переплетения рассеянных лучей, как в пробитом автоматными пулями товарном вагоне, дымка — кубометры дымки, серого тумана — и завораживающий страх неизвестного. Магнитом притягивающий страх.

Я сказал:

— Конечно, Клон. Давай проверим их на вшивость.

Мы лезли вверх по параллельным (друг другу и всем остальным) шведским лестницам, отделенным друг от друга вертикальным рядом сложенных полок из поездов дальнего следования. Я почти забыл, что сегодня утром я проснулся точно на такой же полке. Абсолютно такой же. Точь-в-точь.

— Я хочу добраться до самого верха, Клон, — сказал я, когда мы оставили внизу несколько метров. — До шпиля. А если и он тоже полый, то до изнанки его верхушки.

Несколько метров по вертикали сильно отличаются от нескольких метров по горизонтали. Это можно наглядно почувствовать на вышке для прыжков в воду. Именно на ней, не на парашютной вышке — потому что там счет идет (как минимум) на десятки метров, а десятки метров и без того вызывают уважение. Основная переоценка вертикальных ценностей происходит на этапе «до 10».