Чарльз Буковски: Фактотум

— Вот ваш чек. До свидания.

— Ладно. Встретимся в Санта-Аните.

— Непременно, — сказал он.

Я взял чек. Мне начислили зарплату, прибавив один лишний день. Мы с Бадом пожали друг другу руки, и я ушел.

На следующей работе я тоже не задержался надолго. Это была мелкая торговая фирма, специализирующаяся на рождественских товарах: гирляндах, фонариках, венках, Санта Клаусах, бумажных елках и т. д., и т. п. Когда меня брали, то сразу сказали, что это только на время, и за день до Дня благодарения им придется меня уволить: после Дня благодарения вся деловая активность практически полностью замирает. Кроме меня, там работали еще пять человек, принятых на таких же условиях. Нас называли «служащими на складе», но в основном мы занимались погрузкой-разгрузкой. Служащий на складе — это такой человек, который почти все рабочее время слоняется без дела, курит одну сигарету задругой и пребывает в состоянии сонного ступора. Мы считали, что очень неплохо устроились, однако никто из нас шестерых не продержался на той работе до Дня благодарения. Это была моя идея: ходить на обед в бар. Всей толпой. С каждым днем наши обеденные перерывы становились все длиннее и длиннее. А однажды мы вообще не вернулись на склад после обеда. Впрочем, на следующий день мы как люди ответственные честно пришли на работу. И нам сообщили, что в наших услугах уже не нуждаются.

— И теперь мне придется искать людей и собирать заново всю команду, — сказал директор.

— И вы их уволите за день до Дня благодарения, — заметил кто-то из наших.

— Вот что, ребята, — сказал директор. — Может, сегодня еще поработаете?

— Чтобы у вас было время подыскать нам замену?

— Ну, если вам не нужны деньги за один лишний день…

И мы отработали этот день. А потом забрали последнюю зарплату и разошлись по домам — к своим пьяным женщинам.

Это была очередная компания по производству крепежного оборудования для флуоресцентных ламп. Почти все коробки были длиной в пять-шесть футов и в упакованном виде весили очень даже немало. Мы работали десять часов в день. Сама работа была несложной: идешь в сборочный цех, берешь все, что нужно, возвращаешься в отдел упаковки заказов и, соответственно, упаковываешь заказ. В основном там работали мексиканцы и черные. Черные постоянно докапывались до меня, что я, типа, много болтаю и считаю себя самым умным. Мексиканцы тихонько стояли в сторонке и наблюдали. Каждый день превращался в великую битву: мне приходилось сражаться за жизнь в буквальном смысле слова.

— Эй, приятель! Приятель! Иди сюда! Есть разговор!

Это был мелкий Эдди. Мелкий Эдди умел доставать людей.

Я сделал вид, что не слышу.

— Эй, я к тебе обращаюсь!

— Эдди, давай поиграем в шарманку? Ты споешь мне «Отца всех вод», а я покручу рукоятку домкрата у тебя в заднице.

— Слушай, беленький, а чего у тебя вся морда в дырках? Поскользнулся, упал на дрель?

— А чего у тебя шрам на нижней губе? Не заметил, как твой дружок привязал к члену бритву?

В обеденный перерыв я подрался с Громилой Ангелом. Он отделал меня капитально, но я тоже вдарил ему пару раз и вообще не впадал в панику и держался достойно. Я знал: на то, чтобы меня обработать, у него есть всего десять минут, — и это знание очень мне помогло. Сильнее всего болел глаз, куда Громила Ангел ткнул большим пальцем. В упаковочный цех мы вернулись вместе, пыхтя и отдуваясь.

— Как-то ты не профессионально дерешься, — заметил он.

— Давай попробуем в другой раз, когда я не буду болеть с похмелья. Вот тогда я тебя разрисую по полной программе.

— Хорошо, — сказал он. — Приходи как-нибудь свеженьким и непохмельным, и мы попробуем еще раз.

Я решил, что отныне и впредь никогда не приду на работу свеженьким и непохмельным.

Моррис, наш бригадир, был тупым, как бревно. Хотя, наверное, даже тупее. Я старался вообще к нему не подходить и разговаривал с ним только в случае крайней необходимости. Он был сыном хозяина фирмы и одно время пытался заделаться продавцом. Но у него ничего не вышло, и его быстро отправили обратно в упаковочный цех.

Он подошел ко мне и спросил:

— А что у тебя с глазом? Он весь красный.

— Я проходил под пальмой, и на меня напал дрозд.

— И клюнул в глаз?

— Да, прямо в глаз.

Моррис ушел. Сзади он смотрелся еще смешнее: со штанами, забившимися между двумя полужопиями…

Больше всего мне нравились периоды вынужденного безделья, когда работницы на конвейере не успевали собрать необходимое количество крепежей, и нам приходилось их ждать. В основном на конвейере работали молоденькие мексиканочки с красивой кожей и огромными черными глазищами. Все как одна одевались в узкие джинсы в обтяжку и обтягивающие свитерочки и носили большие яркие сережки. Такие хорошие девочки. Свежие, юные, умелые, ненапряженные и старательные. Мне очень нравилось за ними наблюдать. Они что-то рассказывали друг другу и звонко смеялись, а я смотрел, как они смеются, эти красивые девочки в узких джинсах в обтяжку и тонких обтягивающих свитерочках, смотрел и думал: «Если бы одна из этих девчонок провела сегодняшнюю ночь со мной, мне было бы легче смириться со всем беспросветным дерьмом, что меня окружает». И так думал не я один. Но мы, разумеется, знали, что все эти девочки уже заняты. Достались каким-то другим мужикам. А нам ловить нечего. Впрочем, это был вовсе не повод для огорчения. Какая разница, по большому-то счету. Лет через пятнадцать эти милые девочки станут толстым и тетками весом под 185 фунтов, и пленять красотой будут уже не они, а их дочки.