Джек Керуак - Биг Сюр

Поскольку он был в чудовищной степени устремлен к абсолютному слиянию со своей женщиной, вплоть до того момента, когда они кончали вместе, слившись в одну конвульсивную спрутообразную массу из душ и слез и fellatio и схем отелей и беготни «в» и «из» автомобилей и дверей и великого кризиса в сердце ночи, уау, такой псих, что на могиле можно когда-нибудь написать: «Он Жил, Он Потел» – Компромиссы не для Коди – Несмотря на то, что сейчас, как я уже сказал, он капельку приструнен, и чуть наскучил ему этот мир после грязного несправедливого его ареста и приговора, и он словно бы попритих и пустился в пространнейшие объяснения по поводу каждой своей мысли на благо всем собравшимся в комнате, натягивая одновременно носки или собирая в кучу бумаги перед отъездом, сейчас он просто щелчком отправляет их в сторону, не боясь помять – Иезуит за работой – Впрочем, я помню один момент в хижине совершенно в стиле Коди: запутанный и исполненный одновременно миллиона тонкостей, словно бы все Творение распустилось внезапно, как цветок, и тут же вновь свернулось: в ту минуту, когда прелестная малютка ангел дочурка Пат подходит, чтобы вручить мне крошечный цветочек («Это тебе», обращается она прямо ко мне) (почему-то бедная уверена, что я нуждаюсь в цветочке, или может ее мама научила ради какой-нибудь очаровательной затеи, для украшения, например) Коди яростно объясняет маленькому своему Тому: «Твоя правая рука никогда не должна знать, что делает левая», и в этот момент я пытаюсь сомкнуть пальцы вокруг невероятно маленького цветка, но он так мал, что я даже не могу сделать это, не могу почувствовать его, вижу и то едва, в самом деле такой маленький цветочек могла найти только такая маленькая девочка, и я взглядываю на Коди, наставляющего Тима и, в том числе чтобы произвести впечатление на Эвелин, которая смотрит на меня, провозглашаю: «Никогда левая рука не должна знать, что делает правая, хотя правая не может даже взять этот цветок», а Коди только посматривает в мою сторону: «Аха, аха».

Таким образом, то что начиналось как великое священное воссоединение и удивительная райская вечеринка, вырождается во множество выпендрежных разговоров, на самом деле, по крайней мере с моей стороны, но когда я добираюсь до бутылки, мне легчает, и мы все вместе отправляемся на пляж – Мы с Эвелин идем впереди, а когда тропка сужается, я обгоняю ее и иду, как индеец, чтобы показать, каким индейцем я был все лето – Я порываюсь обо всем ей рассказать – «Видишь тот лесок, когда-нибудь ты от удивления из туфелек выскочишь, увидев мирно стоящего там мула с клочьями гривы вокруг лба, как у Руфи, большого задумчивого библейского мула, или может вон там, или здесь, а на мост глянь-ка, ну-ка что ты об этом скажешь?» – Все дети зачарованы останками автомобиля, перевернутого вверх дном – В какой-то момент я сижу на песке, в то время как Коди повторяет след в след мой путь, и я говорю ему, имитируя манеру Уоллеса Бири, скребя подмышки: «Чтоб ему подохнуть этому парню в Долине Смерти "(последние строки великого фильма «Караван двадцати»), и Коди отвечает: «Так точно, ежели кто-то и может сымитировать старину Уоллеса Бири, именно так надо это делать, у тебя то самое достоинство было в голосе, «Чтоб ему подохнуть, этому парню в Долине Смерти», хии хии да», но он спешит продолжить разговор с женой МакЛиара.

Странная печальная бессвязность, с которой семейства и тому подобный народ разбредаются по пляжу и рассеянно смотрят на море, совершенно дезорганизованные и грустные, словно на пикнике – В какой-то момент я рассказываю Эвелин, что в один прекрасный день может запросто прикатить приливная волна с Гавай, и в таком случае мы бы за многие мили увидели огромную стену ужасной воды и: «Слушай, придется ведь потрудиться, чтобы убежать и вскарабкаться на те утесы, а?», но Коди слышит это и говорит: «Что?», и я отвечаю: «Она смыла бы нас всех и отнесла бы в Салинас, спорить готов», а Коди говорит: «Что? новый джип? Я возвращаюсь и еду кататься» (пример его странного юмора).

«Как может дождь сюда прийти?» – Вопрошаю я Эвелин, чтобы продемонстрировать, какой я великий поэт – Она по-настоящему меня любит, когда-то свое время она любила меня как мужа, некоторое время у нее было два мужа, Коди и я, мы были замечательной семьей, пока Коди в конце концов не возревновал, или может быть это я возревновал, сумасшедшее время, когда я весь чумазый приходил с железной дороги со своей лампой в конце рабочего дня и в тот момент, когда я входил, к моей пузырящейся радости, он спешил по звонку, так что новый муж Эвелин заступал свою смену, а когда в свою очередь Коди возвращался домой на рассвете, весь чумазый, к его пузырящейся радости, дзинь, звонит телефон, и служащий депо вызывает меня, и я срываюсь на работу, и оба мы посменно используем один и тот же старый кланкер – И Эвелин всегда настаивает на том, что мы с ней созданы друг для друга, но такова уж ее «карма», служить Коди в этой жизни, и я верю этому, и верю в то, что она любит его, тоже, но она говорит: «Я заполучу тебя, Джек, в другой жизни… И ты будешь очень счастлив» – «Что?», ору я в шутку, «я буду бегать по вечным коридорам «кармы», удирая от твоего «эй»?» – «Чтобы избавиться от меня, тебе потребуется вечность», добавляет она печально, что заставляет меня ревновать, мне хотелось бы, чтобы она сказала, что мне вообще от нее не избавиться – Я хочу вечно бежать, пока не поймаю ее.