Георгий Злобо - Румбо

Кто в нас — источник желаний?

Кто зовёт меня из нестерпимого пламени?

Мальчик с духовым ружьём вошёл в помещение.

Стоял как вкопанный.

Тусклое освещение, затхлый пар, плесень на кафельных стенах.

Ванна.

Тяжёлая. Скользкая. Чёрная.

Что-то шевелится на дне ванной.

— Борь, чего там? — голоса друзей в коридоре.

Мальчик осторожно подходит к ванной.

Он не отзывается: хочет первым забрать добычу.

Первым, всегда только первым: на другое мы не согласны, не так ли?

Иди ко мне, мальчик: я — крыса на дне грязной ванны; подойди и прострели мне голову.

Мальчик подходит и заглядывает в ванну.

Он видит веретенообразное тело, конвульсивно подёргивающееся в чёрной слизи на дне.

Неожиданный ужас охватывает его, дикий ужас.

Он происходит из неясных глубин, он похож на беззвучный крик, на холодный огонь, на укус кобры.

Ужас близкой и неотвратимой смерти: мальчик заглядывает в ванну и разглядывает собственную смерть.

Близость и неотвратимость смерти возбуждает: штаны у мальчика оттопыриваются; он роняет винтовку и срывает ремень с медной пряжкой.

Сердце бьётся так, словно вот-вот лопнет.

«Я сейчас кончу!» — думает мальчик и сипло ревёт от бессилия.

Струйка семени падает в ванну; непереносимая дурнота подкатывает к горлу, мальчик блюёт тёмной желчью, падает, ударяясь головой о стальное дно, тело его бьёт судорога, содержимое кишечника вытекает из вывернувшегося сфинктера.

Сток ванной закупорен пробкой из струпьев.

Румбо вскрывает нежную глотку осколком кости.

О, нега…

Ни одного толкового желания на ум не приходит.

Отказаться от страданий? Совсем? Начисто? Не жизнь, а праздник? Охуеешь скоро от такого праздника. Разорвёт как фейерверк. И мозги как конфетти разлетятся.

И воссияет Свет.

— Борь, ты где?..

Это следующий по очереди подросток входит в помещение с ружьём наперевес.

…вернименявернименявернименяве…

— Лёх, глянь, чё я нашёл…

…вернименявернименяверним…

Двое подростков валятся в ванну, четвёртый сбежал.

Пусть бежит: далеко не уйдёт.

За гаражами — песчаный карьер. Извольте купаться?

Не изволю, благодарствуйте.

И где-то в сереющем небе — вялый осколок мечты.

Это очень странное ощущение: словно лучишься силой.

Впервые отчётливо ощутил его там, на дне могилоколодца.

Излучение, идущее из нутра.

А в нутре что-то зреет.

Зреет.

Румбо головастик.

Шевелит обугленным копчиком.

Кровь: проникать в позвоночный столб спереди, потому что в хребте работает био-помпа.

Мысль: отсутствовать по причине режима экономии.

Плоть: формироваться подобно слизистому студню в ванной свежей человеческой крови.

Лежать, тычась лицом в холодное дно; шевелить губами. Трогать член пальцами с сорванными ногтями. И пить. Пить, пить, пить эту кровь. И выпить всю. Но её так много: она переполняет желудок, пищевод… выблёвываешь только что выпитую кровь, и сразу же насасываешься новой… опять блюёшь — и снова насасываешься. Постепенно эти циклы укорачиваются до вдоха. На вдохе сосёшь — на выдохе сблёвываешь. Кровь омывает организм через желудок, минуя лёгкие. Дышишь кровью. Можешь, конечно, и лёгкими — как все… но на особом режиме — лёгкие становятся не нужны: кровяная амфибия.

И вот такой амфибии доверить бессмертную душу?

До сих пор жизнь была пробой пера. Затем штрихи ложатся уверенней. А когда картина близка к завершению, осознаешь отчетливо, что все эти муки, всполохи озарений и прочие шрамы сердечные — лишь звенья единой вселенской цепи, замыкающейся на самоё на себя.

Это не игра, но будничный бег Космоса.

Жизнь как капля в Океане Необходимости.

Художник осознаёт, что его творение стало разменной монетой (он горд и зол на себя единовременно).

А мысль, пущенная с молотка — это зарубка. Так и хочется сказать теперь: Годзилла не пройдёт! (Хотя, причём тут Годзилла?..)

Ведь дух бессмертен, как и Вселенная. Он — её сердце. Сердце бьётся и прокачивает кровь. Поток наших душ засасывается Вселенной: Вселенная дышит кровью. Сосёт и сблёвывает. Сосёт и сблёвывает.

И когда покидаешь ванную — там крови почти нет: ты сам — эта кровь. И прежний облик вернулся: дух вылепил плоть. Пользуясь чужими тканями как глиной, возродил истлевшие черты неутомимый гончар.

Идёшь, вспоминая пережитое ранее. Хрустальный звон в голове. Осыпающаяся люстра, лицо 3ои перед чуткой лампой патологоанатома. Привкус сиреневой пыли. Осколки костей на дне могилоколодца.