— Говорил он это слово
так печально, так сурово,
Что, казалось, в нем всю душу
изливал; и вот, когда
Недвижим на изваяньи
он сидел в немом молчаньи,
Я шепнул: «как счастье, дружба
улетели навсегда…» [12] Эдгар По, «Ворон» (пер. Мережковского)
Тут стоявший неподалеку хиппи оглянулся и шикнул на нее. Парень закатил глаза и пробормотал:
— Умоляю — вы что, боитесь пропустить позавчерашние фьючерсы на свинину?
Хиппи нахмурился и снова повернулся к сцене.
— Вообще-то очень неплохо, — сказал Джаред, и мальчишка посмотрел на сестру сразу с завистью и гордостью.
— Лукреция ужасная позерка.
— Все лучше, чем слушать того идиота, — Джаред ткнул пустой стопкой в направлении шкурно-газетного парня.
Лукреция вздохнула и наградила его полуулыбкой.
— Довольно жалкое подобие комплимента, мистер, но все равно спасибо.
Тогда хиппи зашипел громче, и ее брат показал язык в ответ.
— Если вам, народ, представление не интересно, может, пойдете куда-нибудь еще, — сказал хиппи.
— Он прав, — обратился к близнецам Джаред. — Еще немного этого дерьма, и меня стошнит.
Хиппи покачал головой и отвернулся к маленькой сцене.
— Честно, мне жаль людей вроде вас, не открытых для нового.
— Господи Иисусе в колесе на турусе, — Лукреция взяла брата и Джареда под руки, потащила сквозь сигаретный дым и перешептывающееся скопление тел к грузовому трапу, служившему галерее входом и выходом, и увела в ночь.
Воздух снаружи казался почти прохладным после многолюдного склада. Они пошли на север по Рыночной улице, подальше от реки и ее рыбных испарений. Когда Джаред предположил, что в этой части города не стоит гулять по ночам, Лукреция рассмеялась низким мягким смехом и спросила, где стоит. Брат, чьего имени он пока не узнал, вытащил маленькую серебряную фляжку коньяка; его распили, когда свернули с Рыночной и шатались между заброшенными зданиями. Рассыпающиеся стены красного кирпича и жестяные крыши разделяли улицы настолько запущенные, что на них было больше рытвин, чем асфальта.
Пьянящее сочетание алкоголя и компании близнецов сбило Джареда с толку, и вскоре он уже не понимал, где именно они находятся. Окрестности казались незнакомыми, точнее, полузнакомыми: какой-то перекресток Складского района, еще не облагороженный под обиталище яппи, но оставленный на какое-то время разрушающимся свидетельством тех давних времен, когда округ наполняла шумом и суетой былая деловая активность.
— Куда мы идем, черт побери? — в конце концов спросил Джаред, и отметил невнятность, прокравшуюся в его голос где-то между текилой и коньяком.
— Какая разница? — сказал парень, но Лукреция ответила:
— К нам. Уже недалеко.
Они пришли к началу узкого переулка, наполовину забаррикадированного двумя горелыми остовами машин и выброшенным холодильником. Когда близнецы проскользнули дальше, вне досягаемости слабого свет фонарей, Джаред заколебался, оперся о капот одной из машин, и безуспешно попытался прочистить голову. Он никогда не бывал на севере и не ходил по тонкому льду, но ощущение, должно быть, схожее: неуверенные шаги, уводящие его все дальше от твердой и надежной почвы. Мальчишка обернулся и посмотрел на него из тени — осколок тьмы между темными высокими стенами.
— Ты идешь или нет, Джаред? Тут небезопасно ходить одному, знаешь ли.
В его голосе было нетерпение и любопытство, отголосок раздражения, и Джаред понял, что у него снова встал. Встал на это хорошенького, язвительного гота, разодетого как персонаж Уильяма Гибсона из 1890 х. Возможно, встал и на его высокомерную стерву-близняшку.
— В самом деле, Джаред. Бенни прав. Кругом полно нехороших людей, — голос раздался прямо из-за спины. Он обернулся слишком быстро, едва не потерял равновесие, почти упал лицом вниз на разбитую мостовую. Лукреция стояла у старого холодильника, хотя он готов был поклясться: она шла первой и уже исчезла во тьме переулка перед своим братом.
— Как… как ты это сделала?
Она просто улыбнулась.
— Как я уже говорил, — усмехнулся Бенни, — она позерка. Прочла как-то книжку, вот и все.
Лукреция прошла мимо Джареда, все еще загадочно улыбаясь, снова взяла его руку и все трое углубились во мрак.
Глаза Джареда закрыты, и он молчит почти час. Позволяет воспоминаниям окутать себя, как илу на глинистом речном дне, как дождю, падающему на улицу Урсулинок, стучащему по крыше и в окно квартиры. Лукреция нашла серебряную щетку и расчесывает его длинные волосы на своих коленях.
Читать дальше