Мэттью Стокоу - Коровы

Говна у него в кишках было навалом — скопилось за двадцать пять лет ужаса и одиночества, жестокостей и нескончаемого дождя ненависти. Он вдохнул поглубже, напряг мышцы живота и выпустил всю унцию того, что там было, одним толстым столбиком ей в глотку. Зверюга дергалась вверх-вниз, ее трясло в какой-то безумной смертельной пляске, ведь говно заполнило ее ото рта до пуза. Стивену пришлось повернуться и держать ее за голову, пока она не обмякла.

Он натянул обратно одежду, сел позавтракать, глядя на нее. Готово. Препятствие убрано. Он приведет сюда Люси, и теперь здесь у него наконец-то будет дом. И если они с Люси и не могут быть как все, они хотя бы приблизятся к счастью других людей. Люси будет смотреть вместе с ним телек и научится жить правильно. Они скопируют увиденное в уменьшенном масштабе и тем вполне удовлетворятся.

Хоть он и смотрел на нее, не отрывая глаз, с каждой минутой Зверюга становилась все более ненастоящей. Будто она растворялась во времени — почти как если бы убийство вычеркивало память о том, как дурно она с ним обращалась. Но нет, она была сейчас здесь, как была все эти долгие годы. Она сделала его таким, каков он есть, он это не забудет.

И он не забудет о гордости, переполнявшей его, когда он сидел рядом с ней. Он сделал то, что, думал, никогда не совершит, — он уничтожил источник его бед. И сделал как настоящий сильный мужчина.

Он оставил Зверюгу там, где она была, и пошел за Люси. Остаток дня они провели за перетаскиванием ее вещей в его квартиру.

Вечер. Они пили кофе на кухне. Люси, не отрываясь, смотрела на тело.

— Ты мне ее отдашь, Стивен? Такое уродство должно иметь в себе камни. Я загляну внутрь?

Может, это подарок на начало нашей совместной жизни. Позволь мне ее вскрыть.

Стивен вздохнул. Причуды Люси выбивали его из колеи, они не вписывались в его представление, как все должно быть. В мечтах он воображал, что ее поведение мгновенно станет нормальным, едва они начнут жить вместе. Теперь ясно, что потребуется несколько больше времени.

— Ладно, но сегодня мы от нее избавимся.

Люси чмокнула его и расстегнула футляр. Он оставил ее наедине со скальпелями, направился в спальню, по дороге подобрал тело бедного Песика и крепко прижал его к себе. Ему надо было немного поспать.

Проснулся он в два часа ночи от того, что хихикал. Долгое мгновение он был внутри телевизора, бежал по зеленым полям, где папа растит кукурузу, к белому залитому солнцем дому, а вокруг него резвятся животные, и мама ждет его, чтобы обнять, прижать к большой мягкой груди и воскликнуть: «Бог ты мой, Джонни, я так тебя люблю, прямо сейчас съела бы, такой ты восхитительный!»

А потом он вернулся в комнату, в комнату, где надо так много изменить. Телевизор работал, и то, что он показывал, казалось вполне достижимым.

Обратно в коридор. В квартиру. ЕГО квартиру. Стены светились от удовольствия видеть его таким, каким они всегда хотели, — безусловным хозяином пространства, которому ничто не угрожает. И он чувствовал, ему и вправду ничто не угрожает. Он во всем был уверен. Здесь, после смерти Зверюги, его мечты о любви и комфорте впишутся в реальность, окружающую его и Люси, и их не остановят страсти, терзающие мир снаружи.

Он знал, что обнаружит на кухне, но так и было надо. Часть необходимого переходного периода.

Люси рыдала у кучи раскромсанного мяса, бывшего его матерью. Груда на столе была неузнаваемой: каждый орган, каждый кусочек плоти был отделен от туши и порублен. Многие кости расщеплены и вырваны из хрящей, даже череп вскрыт и вычищен. Лицо болталось на широкой полоске кожи и напоминало оборотную сторону маски для хеллоуина.

Он обнял Люси и погладил по волосам, шепча слова утешения, радостно улыбаясь поверх ее головы тому, что ее поиски в Зверюгиной грязи оказались бесплодными. Теперь, после того, как она заглянула внутрь человека, собственными пальцами разобрала ее по кусочкам и ничего не обнаружила, она принадлежала ему больше, чем когда-либо. И финальная недвусмысленная потеря надежды заставит ее искать убежища в норе жизни с ним и с ребенком.

Она вцепилась в него на пути в спальню и, когда он ее выебал, обняла и не отпускала, пока не заснула.

Он оставил ее, свернувшуюся на сырых простынях (она вертелась, что-то печально себе бормотала), и отволок мокрые останки Зверюги в черных полиэтиленовых пакетах для мусора на крышу.

Когда он выкарабкался туда, ночной город вновь обрел молодость, как во время тайных вылазок в детстве. Он стоял у невысокой ограды на краю, пил город, зачарованный вернувшимся волшебством. Его манили и дразнили неоновый свет, музыка вдалеке, даже смех случайных прохожих.