Дарен Кинг: Жираф Джим

— Зачем?

— Ты же хочешь вернуться домой?

Я вздыхаю и щелкаю выключателем.

Пару секунд Джим стоит, испуская самодовольное сияние, как большой желтый пижон, хотя, собственно, почему «как»? Он и есть большой желтый пижон. А потом говорит:

— Теперь включай.

Я послушно включаю свет. Ой.

— Джим, это дом моей сестры. А ты говорил, мы вернемся домой.

— Разве я что-то такое сказал?

— Ну хорошо. Намекнул.

— Да кого это колышет?

— Меня колышет. Я устал. Хочу спать.

— Мне надо тебе кое-что показать.

— Нет, лучше не надо.

Лестница в доме сестры деревянная, а дерево, как известно, имеет дурную привычку громыхать под ногами. К счастью, копыта Джима сделаны из невесомого призрачного вещества, а подошвы моих стильных тапочек в виде инопланетных пришельцев подбиты слоем мягкой синтетики, так что мы поднимаемся почти беззвучно. Джим останавливается перед дверью. Это спальня дочери моей сестры, ее старшей.

— Иди за мной, — говорит жираф.

— Даже не подходи к ней, животное. Гнусный растлитель малолетних.

— Делай, что говорят. А если хочешь вступить в дискуссию, обратись к моему левому заднему копыту. Оно ведет все деловые переговоры.

— Все, я домой. — Я не шучу. Я действительно собираюсь домой, даже если придется идти всю дорогу пешком, в тапках в виде инопланетных пришельцев.

Пару секунд Джим глядит на меня, потом картинно закатывает глаза и закусывает губу.

— Слушай, ты извини, если тебе показалось, что я психанул…

— Мне не показалось, что ты психанул. Ты вообще псих ненормальный.

— Спек, это действительно важно. Ты можешь открыть для себя что-то новое.

— Ничего нового о нашем маленьком Цветуечке ты мне не расскажешь.

— У нее месячные.

— Джим, у тринадцатилетних девочек месячных не бывает.

— Еще как бывает, Спек. Менструации с обильными выделениями. А как иначе, ты думаешь, они получают освобождение от физкультуры?

— Что ты делаешь?!

Он уже наполовину просунул голову сквозь дверь спальни.

— Пойдем, — говорит он, вытащив голову. — Она ничего не заметит. Я тут немножечко наколдовал.

— То-то я думаю, чем так воняет?

— Это я пукнул. А еще я прочел про себя заклинание, чтобы ты стал невидимым. Подожди, пока я не пройду сквозь дверь, а потом входи сам.

— Джим, я…

— Ты что, боишься застать ее за каким-нибудь нехорошим занятием?

— Разумеется, нет, — говорю я, может, чуть громче, чем необходимо. — Ей завтра в школу. Она уже спит.

— Стало быть, беспокоиться не о чем.

Джим на три четверти проходит сквозь дверь, но потом возвращается, смотрит мне прямо в глаза и произносит командным тоном:

— За мной.

Выбирать не приходится. Открываю дверь и вхожу.

— Почему по ночам так темно? — возмущаюсь я. — Мне вообще ничего не видно. Впрочем, на что тут смотреть?

— Есть на что, Спек. Подойди ближе.

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. Но ты все веселье пропустишь.

— Джим, что веселого в том, чтобы смотреть на спящего человека?

— Она не спит. Она мастурбирует.

— Да, дети теперь растут быстро, — говорю я задумчиво. — Ну и пусть мастурбирует на здоровье, главное, чтобы потом руки помыла.

— Вообще-то обычно она их облизывает.

— Джим, ты сейчас говоришь о ребенке тринадцати лет.

— Тебя послушать, так я вообще старый педофил.

— Только не говори мне…

— Успокойся, Спек. Исключительно в моих фантазиях.

— Каких фантазиях?

— В фантазиях с участием твоей племянницы.

— Ты больной извращенец-жираф.

— Мертвый жираф. Ой, смотри, — говорит Джим оживленно, — она не одна. С ней подружка. Смешинка.

Смешинка — девочка из класса нашего Цветуечка. Я едва различаю их в темноте, подсвеченной призрачным жирафьим сиянием.

— Это чьи ноги?

— Смешинкины, — говорит Джим. — Или все-таки Цветуечкины?

— Говорю же, что ты извращенец.

— Мне так нравится, как они шепчутся. Такие прелестные, сладкие голосочки. Знаешь, как твоя племянница называет свой клитор? Смешинка. А Смешинка свой — Цветуечек.

— Да что такое с моей семьей? Еще какие-то разоблачения будут, Джим? Как я понимаю, теперь мы пойдем в спальню к Фикусу.

— Только не в таком виде, — говорит Джим, указывая копытом на характерное вздутие в районе ширинки на моих спальных шортах лунного цвета. — А то нас арестуют.

— Иди первый.

— Нет, Джим. Давай ты.

— Я всегда прохожу первым.

— Потому что ты хам.

— А у тебя трусы старые, — дружески сообщает Джим. — Застиранные, поблекшие, с растянутой резинкой.