Томас Гунциг - Смерть Билингвы

Робер Зеленый Горошек посоветовался с приятелями. Те сказали, сходи к ней, тут надо действовать решительно, потому что Сюзи, хоть и строит из себя недотрогу, только и ждет, как бы ее кто-нибудь взнуздал. Когда такие девушки говорят «нет», на самом деле это значит «да», дело обязательно выгорит, выложи ей все, как есть, клянись своей подпиской на кабельное телевидение, что так и сделаешь. Зеленый Горошек был сам не свой от страха, но пообещал пойти и все рассказать.

Что касается Сюзи, то она часами советовалась с подружками. Те считали, что Зеленый Горошек страшно мил, что он очень славный, а если целыми днями торчит у телевизора, так это от застенчивости. А застенчивые мужчины — лучшие мужья. У него водятся кое-какие денежки, так что у Сюзи будет свой домик, она сможет наводить там уют, выкрасит стены в нежно-розовый цвет, купит кресла в стиле ампир и даже разобьет зимний садик.

В конце концов после стольких уговоров и стольких рассказов про него и про нее, Сюзи и Зеленый Горошек решились-таки дать волю чувствам на пикнике, специально устроенном подругами девушки. Никто так и не узнал, что именно они сказали друг другу, сидя на склоне холма и подставив грудь теплому июньскому солнышку, но не прошло и недели, как Зеленый Горошек переехал к Сюзи. Он тут же прирос к ее квартире, как лишайник к стволу дерева, и сидел там сиднем, забросив свои телевизоры пылиться в магазине и плюя на то, что рискует окончательно прогореть. Моктар, словно сердобольная матушка-благотворительница, оплачивал все: жратву, квартиру, карманные расходы, и только повторял, что счастье сестры для него важнее всего, что его счастье в ее счастье, что если она попросит его отрезать ноги, он принесет их ей на блюде, что у него никого не осталось, кроме нее. Но я молчал, как и раньше. Даже узнав, что Сюзи и Зеленый Горошек собираются пожениться, я ничего не сказал. Мало того, я был у них на свадьбе и аплодировал, когда они оба, сияя, отплясывали на столах и поедали баснословно дорогой свадебный торт, подаренный Моктаром.

Прошло несколько недель, и выяснилось, что все не так уж безоблачно. Сначала никто ничего не замечал. Конечно, Сюзи стала меньше появляться на людях, но это же обычное дело, на то она и молодая жена. Потом все начали удивляться, почему она совсем перестала принимать приглашения своих глуповатых подружек и их неотвязных приятелей. Кончились словенские вечеринки, пикники, девичьи признания и перешептывания. Сюзи теперь сидела дома и смотрела телеигру с бывшим летчиком, в которой зрители выигрывали кофеварки и микроволновки. Моктар был уверен, что сестра счастлива, ведь она перекрасила свою квартирку в светло-розовый цвет, получила в подарок гарнитур в стиле ампир и вызывала к себе цветоводов, собираясь разбить зимний садик. Но что-то было не так, какая-то мелочь, заметная только очень внимательному взгляду. То в глазах Сюзи промелькнет едва различимое облачко, то на мгновение помрачнеет лицо, то в голосе проскользнут странные интонации. Зеленый Горошек частенько звонил Моктару и просил денег, с каждым разом занимал все больше и больше, но никогда не отдавал. При таких бабках он смог себе купить роскошную синюю тачку 1967 года выпуска и гордо разъезжал на ней по городу, а Сюзи в это время сидела дома на диване, одинокая, как белуха, выброшенная на берег где-нибудь на Мальвинских островах.

Наверное, так бы продолжалось очень долго, по крайней мере, до тех пор, пока Робер Зеленый Горошек не вытянул бы из Моктара все деньги. Но однажды вечером всему этому пришел конец. Моктару позвонил зять и, растягивая слова, спросил, не видел ли кто-нибудь Сюзи «в этом дерьмовом городе, твою мать». А через несколько минут она явилась к брату в таком состоянии, что тот разразился богохульствами, чувствуя, как стальная рука сжимает его за горло. С всклокоченными волосами, опухшим лицом и пятнами крови на светлом платье Сюзи стояла на пороге и смотрела на Моктара, не говоря ни слова. Она мелко дрожала всем телом, ее левая рука беспомощно свисала вдоль туловища. «Он не выпускал меня из дома, его бесило, если я выходила на улицу. Он мне говорил: «Шлюха ты эдакая. Тебя так и тянет прогуляться, лишь бы задом покрутить и подцепить кого-нибудь. Меня не проведешь, я по глазам вижу, уж я-то разбираюсь в бабах, я их по телеку видел не меньше тысячи. Стоит вам выйти замуж, как вы воображаете, что вас заперли, начинаете мечтать о соседе, о почтальоне, о продавце из обувной лавки, чтобы вас вызволили. За тобой надо присматривать, как за молоком на плите. Ты уж меня пойми». И я сидела дома. Уходя, муж отключал телефон и прятал его в тумбочку. Он говорил: «Выйдешь из дома, я все узнаю. Сначала прикончу тебя, а потом сам застрелюсь. Ты моя жена, черт побери, и я не допущу, чтобы моя жена меня обдурила». В конце концов, я даже начала верить, что в его бреднях есть какая-то доля правды. Раз уж он говорит, что я шлюха, может, он и прав. И раз говорит, что за мной надо присматривать, как за молоком на плите, значит, так оно и есть. А сегодня утром я смотрела телеигру с тем летчиком, который сбил ракету, и вдруг поняла, что он звонит по моему номеру. Конечно, телефон был заперт в тумбочке, пришлось взломать замок ножом. Жалко, подойти я так и не успела, но хуже всего, что тумбочку я все равно сломала, и скрыть уже ничего было нельзя. Когда Робер вернулся, он прямо-таки обезумел, все допытывался, кому я звонила, а когда я рассказала про телеигру, ни за что не хотел верить. Он рассвирепел, в его маленьких глазках появилось жуткое выражение, как у куницы, которая вот-вот разорвет кролика. Я отбивалась, царапалась, кусалась и едва смогла убежать».