Чарльз Буковски: Юг без признаков севера

– Ты собираешься баллотироваться на президента студсовета, Чинаски?

– Блядь, да нет.

Мне не хотелось ничего делать. Я не хотел даже в спортзал ходить. Фактически, самое последнее, чего мне захотелось бы, – это ходить в спортзал, потеть, носить борцовское трико и сравнивать длину писек. Я знал, что у меня писька – среднего размера. Вовсе не нужно ходить в спортзал, чтобы это установить.

Нам повезло. Колледж решил взимать по два доллара за поступление. А мы решили – некоторые из нас, по меньшей мере, – что это противоречит конституции, поэтому мы отказались. Мы выступили против. Колледж разрешил нам посещать занятия, но отобрал кое-какие привилегии, и одной из них был как раз спортзал.

Когда приходило время идти в спортзал, мы оставались в гражданской одежде.

Тренеру давалось указание гонять нас взад и вперед по полю тесным строем. Такова была их месть. Прекрасно. Не нужно было носиться по беговой дорожке с потной жопой или пытаться закидывать слабоумный баскетбольный мяч в слабоумное кольцо.

Мы маршировали взад-вперед, молодые, моча бьет в голову, безумие переполняет, озабоченные сексом, ни единой пизды в пределах досягаемости, на грани войны. Чем меньше верил в жизнь, тем меньше приходилось терять. Мне терять было не особо чего – мне и моему средних размеров хую.

Мы маршировали и сочиняли неприличные песни, а добропорядочные американские мальчики из футбольной команды грозились надавать нам по заднице, но до этого дело почему-то никогда не доходило. Может, потому что мы были больше и злее. Для меня это было прекрасно – притворяться нацистом, а затем поворачиваться и объявлять, что мои конституционные права попрали.

Иногда я действительно давал волю чувствам. Помню, как-то раз в классе, выпив немного больше вина, чем нужно, со слезой в каждом глазу я сказал:

– Обещаю вам, едва ли эта война – последняя. Как только уничтожат одного врага, умудрятся найти другого. Это бесконечно и бессмысленно. Нет таких вещей, как хорошая война или плохая война.

В другой раз с трибуны на пустыре к югу от студгородка выступал коммунист. Очень правильный мальчик в очках без оправы, с прыщами, в черном свитере с продранными локтями. Я стоял и слушал, а со мною стояло несколько моих учеников. Один из них был белогвардейцем – Циркофф, его отца или деда убили красные во время русской революции. Он показал мне кулек гнилых помидоров:

– Когда скажешь, – шепнул он мне, – мы начнем их кидать.

Тут меня осенило, что мои ученики вовсе не слушали оратора, а если б даже и слушали, то все, что он говорил, не имело бы смысла. Мозги у них уже были настроены. Во всем мире так. Обладать хуем средних размеров внезапно не показалось мне самым худшим грехом.

– Циркофф, – сказал я, – убери помидоры.

– Хуйня, – ответил он, – вот бы гранаты вместо них.

В тот день я потерял контроль над своими учениками и ушел, а они остались метать свои гнилые помидоры.

Меня поставили в известность, что формируется новая Партия Авангарда. Дали адрес в Глендэйле, и я в тот же вечер туда поехал. Мы сидели в цоколе большого дома со своими бутылками вина и хуями разных размеров.

Стояли трибуна и стол, а по задней стене был растянут большой американский флаг.

К трибуне вышел пышущий здоровьем американский мальчонка и предложил начать с того, чтобы отдать честь флагу и принести ему присягу.

Мне никогда не нравились присяги флагу. Скучно и глупозадо. Мне всегда больше хотелось принести присягу себе – но никуда не денешься, мы встали и присягнули.

Затем – небольшая пауза, все садятся, чувствуя, будто их слегка изнасиловали.

Пышущий здоровьем американец начал говорить. Я узнал его – толстяк сидел на первой парте на занятиях по драматургии. Никогда не доверял таким типам. Обсосы.

Обсосы и ничего больше. Он начал:

– Коммунистическая угроза должна быть остановлена. Мы собрались здесь, чтобы предпринять для этого меры. Мы предпримем законные меры и, возможно, незаконные меры, чтобы этого добиться…

Не помню всего остального. Мне было плевать на коммунистическую угрозу или на фашисткую угрозу. Мне хотелось набухаться, ебаться хотелось, хотелось хорошенько пожрать, хотелось петь за стаканом пива в грязном баре и курить сигару. Я был непросвещен. Я был олухом, орудием.

После собрания Циркофф и я вместе с одним бывшим учеником пошли в парк Вестлэйк, взяли напрокат лодку и попытались поймать себе на обед утку. Нам удалось славно надраться, утку мы не поймали и поняли, что на прокат лодки у нас всех денег не наберется.