Уильям Берроуз - Досье Уильяма Берроуза (The Burroughs File)

В «Письмах яхе» Берроуз снова один. Он описывает ужасы Панамы и – совсем коротко – Эквадора. Описывает тлетворное правительство Колумбии, где автор, собственно, как член антропологической экспедиции, впервые пробует яхе; редкие радости Перу, где он вовсю постигает наркотик. Само открытие наркотика в письмах занимает относительно малое место; куда большее пространство отводится полевому антропологическому отчету и жизнеописанию Берроуза под действием яхе. Формальная новизна работы – в развитии зарисовок, их освобождении от сексуального контекста. Лишь в одной виден намек на посвящение Аллертону: в той, где описываются отношения ревнивого любовника и его возлюбленного в терминах попыток кредитной компании взыскать долг с недобросовестного заемщика. Две другие: «Смерть Билли Брэдшинкеля» и «Рузвельт после инаугурации», пародия на статью из глянцевого журнала и жесткое и оскорбительное описание воображаемых ужасов, творящихся в Вашингтоне при правительстве Нового курса Рузвельта. Они продолжают и развивают традицию юмористического гротеска, введенную зарисовками романа «Гомосек». Точно так же, как и «Дзен-зарисовка», в которой Махатма, посвятивший себя тому, что сам Берроуз именует «фактом», то есть максимальное осознание действительности, издевается и поучает послушника, чересчур склонного путать слова и вещи. Однако самая амбициозная зарисовка, «Город яхе», не является ни пародией, ни эротической философией. «Город яхе» – это «видение Единого города, в котором все человеческие потенциалы разбросаны по гигантскому тихому рынку».

Итак, подходим к «Интерзоне». Бесстрастный наблюдатель уходит в сторону, а прямо по курсу ужасные сцены и искрометный юмор зарисовок. Бесполезно рассказывать о ней по частям и по порядку: «Интерзона» – вещь целиковая. В ней сходятся различные несчастливые локации в поисках спасения от скудоумных тоталитаристов, порожденных их же собственным маниакально страстным эгоизмом. Лишь глава «Семь ступеней» в «Веке тревоги» Одена способна показать столь же сильный пример того, как «собственный бардак наказывает».

Вездесущий Ли, литературный псевдоним Берроуза, в «Интерзоне» низведен до пассивного страдальца в больнице, где герой становится свидетелем злодейств Окружного секретаря и маний доктора Бенуэя. В то же время он играет роль Тиресия*, бессильного пророка, растворяющегося в том, что видит. По сути, Ли, тот самый бесстрастный наблюдатель, уступает место доктору Бенуэю, лектору, который сознательно позволяет страстям владеть собой и который разделяет слабости своих пациентов. Он – главная маска автора. Интерзона, это имитирующее активную деятельность пристанище для личностей, бегущих от слияния, выступает как полная противоположность Свободии – ловушки, манящей иллюзией щедрости тех, кто готов продать свободу личности за вседозволенность, но ничего серьезного в ней не происходит.

* Слепой прорицатель из Фив, герой греческих мифов. – Примеч. пер.

В «Панораме» и «Рынке» от описаний Танжера так и веет антропологическим отчетом. «Ежегодная балеха у Эй-Джея» и «Шумная комната Хассана» – это расширенные формы зарисовок, дрожащих на грани чистого вымысла вроде Голосов, просачивающихся в больничную палату к Ли. «Ислам, Инк.» представляет собой политическое устройство и теорию того, что разгоняет Интерзону в сторону краха. Сначала представляется директорат: Эй-Джей, большой экстраверт, Хассан, изящный сводник, а также Клем и Джоди, американцы, которым по долгу службы положено вызывать ненависть окружающих. Во-вторых, описываются партии Интерзоны: Отправители, которым интересно лишь наслаждаться властью, не задумываясь об ее осознании; Разжижители, скопидомы, жаждущие поглотить богатство чужих жизней; Дивизионисты, создающие идеально отзывчивых друзей (см. «Гомосек»), отрезая от себя по кусочку; и Фактуалисты, наслаждающиеся многообразием существования. В этом мире принадлежность к партии высчитывается на основе данных о знакомствах и любовных связях; по-настоящему живут лишь фактуалисты. И наконец, «Слово», в котором снимаются маски, и автор разражается долгой тирадой, совмещающей исповедь, зарисовки и фантазии, и которая завершается «многоголосым бормотанием мусульман».

А дальше? Есть слух, будто автор пишет работу о ночи до начала истории. В своем последнем письме он говорит: «Я жутко разочарован своей писаниной и ремеслом вообще… Если не сумею достичь пика, на котором выдавать стану вещи столь же опасные и напряженные, сколь и коррида, то следует поискать иной путь… Я засиделся в тылах, записывая на несовершенном устройстве сведения из неточных листовок… Надо на Фронт».