Чарльз Буковски - Из дневника последних лет жизни

Черт, мне надо от этого избавиться. Никто больше не думает о конъюнктуре. А если и думает, то там, где его никто не увидит.

А я сижу, пишу стихи, роман, в конце концов я больше ничего не могу делать.

Я был беден последние 60 лет. Теперь я ни беден, ни богат. На ипподроме они собираются убрать льготные трибуны, собираются уволить людей со стоянок и офисов. Спрос на скачки упадет. Меньше поля. Меньше жокеев. Намного меньше. Капитализм выжил коммунизм. Теперь поедает себя. Приближается 2000–й год. Я умру и уберусь отсюда. Оставлю небольшую кучку книг. Семь тысяч людей на ипподроме. Просто не верится. Сьерра-Мадре плачет в тумане. Когда лошади перестанут бежать, небо упадет, плоское, тяжелое, массивное, сметающее. Гласвар выиграл девятый забег. Заплатил девятку. Выиграл червонец.

Компьютерный класс — мозгоебство. Дюйм за дюймом пытаешься достигнуть цельности. Проблема в том, что книги говорят одно, а люди — другое. Терминология становится темным лесом. Компьютер только считает, он не знает. Ты можешь запутать его, а он запутает тебя. Ты сам с ним должен разобраться. Он, правда, может чудить, выкидывать странные штучки. Подхватывать вирусы, зависать, сгорать. Сегодня ночью я решил, что чем меньше говорить о компьютере, тем лучше.

Интересно, что случилось с этим сумасшедшим французским репортером, который брал у меня интервью в Париже много лет назад. Он пил виски так, как многие пьют пиво. И когда бутылки пустели, он становился все интереснее. Наверно, умер. Я пил 15 часов в день, в основном вино и пиво. Я должен был умереть. И я умру. Довольно-таки неплохо. Я жил рискованно и мутно, большей частью ужасно, занимаясь монотонной работой. Но именно так я смог выбраться из дерьма. Оглядываясь, я вспоминаю, что был довольно-таки крут, невзирая на то, что происходило. Я помню, как агенты ФБР зассали, оставшись со мной в машине. "Эй, этот парень действительно крут", — воскликнул один из них. Я не спросил, за что меня забрали и куда мы направляемся. Мне было все равно. Реальность нашей бессмысленной жизни. "Подождите", — сказал я, — "Я боюсь". Они почувствовали себя лучше. По мне — так они пришельцы из космоса. Мы никак не были связаны. Это казалось странным. Я ничего не чувствовал. На самом деле, для меня это нормально, это ненормально в обычном понимании. Я просто видел руки, ноги, головы. У них даже был свой разум, вещь в себе. Мне все равно. Я не искал справедливости или логики. Никогда. Может быть, поэтому я никогда не писал литературу социального протеста. По мне, конструкция остается бессмысленной, чтобы они с ней не делали, ты не сделаешь ничего хорошего из того, чего нет. Ребята хотели, чтобы я испугался. Я почувствовал отвращение.

Я собираюсь в компьютерный класс. Хочу улучшить свои навыке в игре слов, моей единственной игре. Сегодня ночью здесь будет муза. Классическая музыка, играющая по радио не слишком хороша. Выключу, пойду посижу чуток с женой и кошками. Никогда не дави, не насилуй слова. Здесь нет борьбы и лишь немного соперничества. Очень немного.

На ипподроме можно встретить интересных типов. Один парень толчется здесь каждый день. Но ему никогда не выиграть. Во время забегов он кричит, чтобы запугать конкурентов: "КУСОК ДЕРЬМА". А в конце удивляется: "Эта лошадь никогда не должна была выиграть". Обычно лошадь котировалась как 5:2, 3:1, 7:2. Такая лошадь должна что-нибудь показать, иначе неравенство станет слишком большим. Но для этого человека все вышесказанное не имело значения. Он бежал к фотофинишу. Он доставал всех. "Боже, ебать тебя, ты не помог мне".

Я не знаю, почему его не выгнали.

Однажды я спросил другого парня (я видел их вместе):

— Как он живет?

— Занимает деньги.

— Но ведь он бежит от кредиторов.

— Он находит новых. Ты знаешь его любимое выражение?

— Во сколько открывается банк?

Я думаю, что он приходит на скачки просто так. Это важно для него, даже в случае проигрыша. Мест, где можно быть. Мечта сумасшедшего. Что за скукотища. Весьма непрочно. Каждый считает себя правым. Ебаные эгоисты. Впрочем, как и я. Это мое хобби. Я думаю. Я надеюсь. Но что-то в этом есть, вспышка, мгновение, моя лошадь бежит и выигрывает. Я вижу. Какой кайф! Жизнь начинает обретать смысл, когда твоя лошадь побеждает. Но такие мгновения редки. Стоящие здесь люди — неудачники. Они высыхают как пыль. С другой стороны, когда я сижу дома, я чувствую себя вялым, больным и ненужным. Странно. Ночью-то еще ничего, я печатаю. Но дни просто достали. Да, я слабак, боюсь реальности. Но кто же не боится?